Река Великая - Максим Николаевич Николаев
Вместо того чтоб поцеловать руку святому отцу, как, вообще говоря, полагается среди благочестивых мирян, Алеша сразу бросился обниматься с Власием и уперся грудью в табличку у него подмышкой.
— Это что у тебя? — Он потянул табличку на себя и прочел вслух: — «Псково-Дионисийский мужской монастырь. Основан в 1582 году схиигуменом Тарасием».
— Наш архимандрит Фотий вчера из Пскова к нам приезжал. Велел повесить, — стал объяснять Власий. — Сказал, что нужно будет еще кладбище по документам оформить и для служб помещение отделить, а то, мол, в трапезной — грех. Денег привез и указал рты держать на замке насчет общины из Ящеров. Не приведи Господи, всплывет где, что ихние высокопреподобия в епархии не один век кровавые преступления язычников покрывали. Тебя это тоже касается!
— Я — что?! Я — могила! — Алеша размашисто перекрестился.
На бровях и на бороде у послушника белел иней, а руки, что держали пакеты, были сиреневые от стужи. Небось, пальцев уже не чувствовал.
— Пошли внутрь, сыне, пока не околел совсем.
Отец Власий пропустил его вперед, и затем сам, в одной руке с молотком и с табличкой — в другой, вошел в трапезную. Из-за стола по одному поднимались монахи, обнимали и с громкими пустыми звуками хлопали Алешу по плечам затвердевшей на морозе рабочей фуфайки.
Святой отец протиснулся на свое место у печи. Алеша расстегнулся, сел за длинный стол, поставил пакеты под ноги и начал сжимать и разжимать онемевшие с холода пальцы. Ему налили самогона. Чья-то рука опустилась в трехлитровую банку на столе, выудила огромный, размером с небольшой кабачок, огурец-переросток с прилипшей веткой укропа и положила на тарелку перед послушником.
Настоятель Агафангел дождался, пока Алеша сначала выпьет, а потом закончит хрустеть огурцом:
— Надолго ль к нам?
— Навсегда, если примете, — ответил пришедший.
— Постричься, что ли, надумал?
— Надумал, отче, — Алеша обратил глаза к отцу-игумену, лик которого из ласкового вдруг стал нахмурен.
— А к женке под юбку не сбежишь снова?
— Нет у меня больше женки.
— Преставилась, что ль?
— Жива, слава Богу, — Алёша перекрестился. — Только не женка она мне больше. Всё из-за ящеров проклятых. Теща с покойным тестем в свое время себе новую квартиру в Видном купили, на самом берегу Великой. Как началось это всё, сатана старая к нам жить приехала, еще в сентябре было. Всю жизнь она против меня женку настраивала: начала, еще когда сын маленький был. А тут у нас дома совсем разошлась. И женка ей только поддакивает: мол, что лодырь и забулдыга, ее перед матерью позорю. Как домой возвращаюсь, каждый раз карманы обыщет. Карточку отобрала, на которую мне законное пособие платят. Ну а как без денег? С собой теща шкатулочку с драгоценностями привезла. Нашел, где прячет ее. Колечко взял оттуда и в заклад снес, потом еще сережки какие-то.
— Может, это и не ты был!
— Да как не я, коли с третьей вещью меня с поличным взяли! На кухне заперлись, вдвоем сначала посовещались, потом меня позвали, и женка объявляет: идем подавать заявление на развод, и чтоб ноги моей больше не было в ее жилище.
— С каких пор ваше жилище ее жилищем сталò! — возмутился Агафангел.
— С самого начала так было. Это бывшая тестя с тещей квартира. Когда они себе новую в Видном купили, ее переписали на женку с сыном, а меня не стали в долю вписывать: на всякий случай — так мне сказали. Всю жизнь вместе с ней прожили. Поплачет еще, покается!
— Покается, сыне, как Бог свят, — закивал головой настоятель. — Но ты не злорадствуй. Древние бабы добрые были, а натурой пакостной их Господь наказал за Евино ослушание.
Диакон Макарий со своего места по правую руку от игумена потянулся к бутыли с мутным самогоном, налил себе полную кружку и через стол обратился к Алёше:
— Ты устраивайся, брате. В новом доме тебя никто не притеснит и не обидит. Обеты на тебя авва Агафангел наложит. Даст Бог, к Пасхе пострижем. В иночестве, думаю, наречем тебя Потамием — в честь святого мученика Кипрской церкви.
— Потамием?
— Имя «Потамий» в переводе значит «речной»: и на профессию твою бывшую мирскую укажет, и на причину, которая к обращению привела, — объяснил послушнику ученый диакон.
Отец Агафангел тут же предложил тост за будущего брата Потамия. Власий вместе со всеми выпил дрянного самогона и поморщился.
Из здешних обитателей многие оставили в прошлом жен и семьи — и видит Бог, мало кто по своей воле. Перед Власьевым внезапно протрезвевшим мысленным взором возникли сейчас лица трех его дочерей: младшую Марией звали, среднюю — Еленой, а старшую — Ириной. В последний раз он видел их еще до восстания рек, по весне. Был в городе с Агафангелом, и возле магазина, пока ждал его, увидел своих девочек вместе с бывшей женой. Жена — всё такая же красавица дородная, только толстую русую косу свою состригла и в темный цвет волосы покрасила. А дочки вымахали, что не узнать, Ириночка — уже с мать ростом.
Пока думал, как начать беседу, из магазина появился мужик в кожаной куртке и закурил, и дочки все три к нему кинулись. Наперебой щебетали как с отцом родным, в то время как сам родной отец, неузнанный, в двух шагах от них стоял. Когда они шли к парковке, бывшая жена на него уже у машины обернулась, а Ирина, Елена и Мария — нет. В ту минуту всех богов на свете Власий был готов променять на то, чтобы оказаться на месте незнакомого мужика и с семейством в родной поселок городского типа воротиться.
* * *
Про святой Афон в православной Греции будущий инок Нектарий прочел в одной из множества богоугодных книг, что приносил ему на зону отец Александр. Высота святой горы такова, что тамошние храмы — как писал об этом с восхищенным преувеличением автор — упираются крестами чуть ли не в самые небеса. Но еще выше стоит обитель, куда Нектарий направлен Всевышним благоволением. Уже не счесть, сколько времени монастырская «Газель» с драгоценным грузом поднимается по круговой дороге без заграждения. Внизу под горой лежит долина неизреченной красоты с темным лесом и лугом, по которому бежит серебристая речушка. За весь путь наверх не попалось Нектарию ни животных, ни людей. Стекла в машине
