Хроники 302 отдела: Эффект кукловода - Алексей Небоходов
Они замолчали, но пауза оказалась наполненной и ясной. Линия, оборвавшаяся в далёком семьдесят девятом, неожиданно продолжилась в две тысячи двадцать пятом. Это понимание заставило сделать глубокий вдох, прежде чем он заговорил снова.
Перешли в гостиную – новую и до боли знакомую. Здесь было прохладнее, но ещё доверчивее и интимнее. Дмитрий сел в кресло у окна, Катя – на диван напротив. Между ними стоял низкий столик с письмами, фотографиями и пожелтевшими записками, бережно собранными и сохранёнными.
– Всё это хранила бабушка, – сказала Катя, осторожно касаясь тонкими пальцами бумаги. – Знала, что вы вернётесь, и всё это однажды окажется важным. Посмотрите: вот любимая фотография.
Дмитрий взял карточку. На обороте знакомым аккуратным почерком: «Диме, навсегда. Катя». В груди стало тесно и горячо. Поднял взгляд на девушку – в глазах растерянность, смешанная с едва сдерживаемым желанием.
– Едва держу себя в руках, – прозвучало тихо и хрипло, словно через силу. – В тебе всё, что я любил в твоей бабушке, и ещё – то, чего тогда не было и быть не могло. Именно это притягивает и одновременно страшит.
Катя слушала внимательно, глядя прямо и открыто, без тени сомнений.
– Тогда что удерживает, Дмитрий? – спросила мягко, почти шёпотом, будто боялась разрушить нить между ними.
– Ты – моя внучка, – произнёс с трудом, словно каждое слово болело. Опустил взгляд. – Это барьер, через который не могу переступить.
Улыбнулась едва заметно и решительно, будто готовилась к этому разговору всю жизнь.
– Дмитрий, между нами нет той связи, которой ты боишься. Да, бабушка зачала ребёнка от тебя, но в тот момент твоё сознание жило в другом теле. Биологически и юридически мы чужие люди. Это зафиксировано официально – пусть и в документах, что хранятся в архивах триста второго отдела. Ты знаешь это лучше меня.
Дмитрий снова поднял глаза. В её взгляде – уверенность, а в глубине всё же дрожал лёгкий страх. Голос тоже чуть дрогнул: разговор давался непросто.
– Законы – законами. А что скажем друг другу потом? Что скажем себе? Есть ещё моральная сторона, она не всегда совпадает с буквой закона.
– Именно моральная, – ответила уже твёрже, хотя глаза блестели горячо и влажно. – Если чувствуем это притяжение, эту необходимость быть рядом, разве не в этом честность? Перед собой – не перед правилами, которые никогда не учитывали таких, как мы.
Он молчал, сжимая фотографию так, что пальцы побелели. Дышать было трудно. Сложно принимать решение, способное изменить всё. Пугали не её слова – пугало собственное чувство. И её чувство – тоже.
– Боюсь ошибиться, – признался наконец, и в голосе прозвучала оголённая боль. – Но ещё больше боюсь потерять тебя, Катя. Ты стала чем-то важным и близким, и я не знаю, как с этим быть.
Катя медленно поднялась и подошла. Остановилась рядом, едва коснувшись плеча. Тепло её ладони проступило сквозь ткань; знакомым и новым одновременно показался аромат волос и кожи.
– Ошибиться можно только тогда, когда пытаешься жить по чужим правилам, Дмитрий. Но если слушать себя, своё сердце и свою совесть, то ошибиться почти невозможно, – её голос стал тише, мягче, почти ласковым. – И если для тебя важно знать, то для меня нет сомнений. Есть только ты, и то, что мы сейчас чувствуем. И это чувство – сильнее любых условностей.
Он не знал, кто сделал первый шаг – он или она, – но в какой-то момент расстояние между ними исчезло, словно воздух, разделявший их, растаял под напором их общего желания быть ближе. Дмитрий смотрел в её глаза, и в них, как в зеркале, отражались не только его собственные чувства, но и тени прошлого, которые он так долго пытался оставить позади. Катя, с её зелёными глазами, такими же, как у её бабушки, была одновременно знакомой и новой, родной и чужой, и это сочетание разрывало его изнутри. Он чувствовал, как сердце бьётся где-то в горле, как кровь пульсирует в висках, и как всё внутри него кричит: «Это правильно, это должно быть».
– Катя, – прошептал он, и его голос дрожал, выдавая бурю, что бушевала внутри. – Я не знаю, как это возможно, но ты… ты как она. И всё же – другая. И я не знаю, как мне с этим быть.
Она улыбнулась – мягко, почти ласково, и в этой улыбке не было ни тени сомнения. Её рука коснулась его щеки, и этот жест, такой простой, был словно мост через десятилетия. Её пальцы были тёплыми, чуть дрожащими, и в этом прикосновении было столько доверия, что Дмитрий почувствовал, как его собственные барьеры рушатся один за другим.
– Тогда не думай, – сказала она тихо, но твёрдо. – Просто будь здесь. Со мной. Сейчас.
Их губы встретились – сначала осторожно, словно они оба боялись, что это лишь сон, который растает при первом же резком движении. Но поцелуй быстро стал глубже, жаднее, словно они пытались вобрать друг в друга всё, что время отняло у них. Дмитрий чувствовал её тепло, её мягкость, её ответную страсть, и это было как возвращение домой – в место, которого он никогда не знал, но всегда искал. Катя прижалась к нему ближе, её руки скользнули по его плечам, по спине, и в этом движении не было ни капли стеснения, только желание быть ещё ближе, раствориться в этом мгновении.
Он подхватил её, легко, словно она была невесомой, и перенёс на диван, не разрывая поцелуя. Они опустились на мягкие подушки, и мир вокруг перестал существовать – остались только их дыхание, их прикосновения, их тепло. Дмитрий смотрел на неё, пытаясь запомнить каждую черту её лица, каждый изгиб её тела. Её волосы, тёмные, с мягким блеском, рассыпались по плечам, и он невольно провёл по ним пальцами, ощущая их шелковистость. Она была одета в лёгкий свитер пастельных тонов, облегающий её фигуру, и тёмную юбку, которая мягко струилась по её ногам, подчёркивая их стройность и изящество.
Его руки скользнули к краю свитера, и он медленно, почти благоговейно, потянул его вверх. Катя помогла ему, подняв руки, и свитер соскользнул на пол, оставив её в тонкой блузке, через которую проступали мягкие линии её тела.
Пуговицы блузки расстегнулись под его пальцами, одна за другой, открывая кружевной лифчик – нежный, белый, с тонким кружевом по краям, которое подчёркивало её формы, делая их ещё более соблазнительными. Кружево было лёгким, почти прозрачным, с мелким узором, напоминающим лепестки цветов,
