Сказания о мононоке - Анастасия Гор

– Что с тобой? – испугалась Кёко. – Заболел?

– Конечно нет, – оскорбился он, но носом шмыгнул прямо как при настоящей простуде, ещё и поворачиваться к ней отказался, глядя нарочито в другую сторону, прячась за тканью своего рукава. – Просто… Апчхи! Аллергия.

Кёко так удивилась, что всё-таки сбилась с шага и оттого позволила Страннику оторваться от неё. Пока она его нагоняла, он снова успел чихнуть. Два раза.

– Только не говори, что у тебя аллергия на…

– …кошек, – всхлипнул Странник и всё-таки опустил рукав, но только для того, чтобы достать из него льняной платок и вытереться. В последний раз Кёко видела столько соплей ещё у Сиори, когда та по детской дурости запихала в рот весь корень васаби и принялась обсасывать его, спутав с леденцом. Ей тогда, правда, было всего три, и даже у неё нос не был настолько красным. Если бы Странник всё это время не шёл рядом, то Кёко бы решила, что он успел закрасить свой кумадори или стукнуться о стену. – На улице не так, как в закрытых помещениях. Совсем забыл, как много кошек на Табату вместе собирается… От них слишком много шерсти.

И в доказательство правдивости его слов мимо лица Кёко проплыл клок чьей-то рыжей шерсти, от которого Странник шарахнулся в сторону, как от хвори.

«Аллергия на кошек? У лиса?» – Кёко приподняла брови, наблюдая, как, нечаянно задев какого-то нэкомата коробом, Странник извиняется перед ним, а затем опять чихает. Даже Мио, наконец вспомнив об их существовании, обернулась и злорадно хихикнула.

– Зачем надо было соглашаться идти во дворец кошек, если ты в присутствии кошек даже дышать не можешь? – вздохнула Кёко тяжко, но ответом ей стало очередное «апчхи!», ещё более пронзительное, чем предыдущее. – Исчерпывающе, – признала она.

Благо, скоро Странник затих, потому что затихло и пропало шествие. Кёко не поняла, как и куда именно. Это случилось внезапно: Мио, не упускать из виду которую теперь было её задачей, поскольку Странник ничего не мог разглядеть впереди из-за своего платка, просто вдруг вынырнула из толпы куда-то в сторону, и Кёко, схватив Странника под локоть, скорее поспешила за ней и её поторапливающим «Императрица ждёт, императрица! Быстрее!», – когда же Кёко обернулась, то увидела позади них лишь опустевший коридор. Шествие будто и вправду обернулось водой и утекло куда-то под землю иль в тайные залы. Окончательно забыть о нём не давали только звуки бивы – как призрак, её мелодия продолжала следовать за Кёко и Странником по пятам. Обувь липла к полу из-за пролитых сливок, которые коты на ходу распивали из тыкв-горлянок – и хмелели от них даже пуще, чем люди от саке. Недаром даже здесь, в стихшем коридоре, облицованном нефритом и оттого холодном, Кёко то и дело приходилось переступать через похрапывающие шерстяные моти.

– Это Чертог Высшей Гармонии, – произнесла вдруг Мио, быстро-быстро перебирая лапками по глянцевым плиткам, которые неожиданно сменили традиционный паркет у них под ногами и циновки из ситника. – Всего чертогов пять.

И это было всё, что она соизволила сообщить им о дворце, – остальное Кёко пришлось додумывать самостоятельно.

«Значит, чертоги – это внутренние помещения? Дворцы внутри дворца?» – принялась соображать она, вспоминая свой единственный визит в столицу – в сёгунат на синкай котай и башню даймё, в которых ничего подобного определённо не было. Как, впрочем, и такого количества бронзовых статуй – изображающих, конечно же, кошек с приподнятыми лапами, – выстроившихся вдоль обеих стен, словно ещё одно шествие. Искусно вырезанные арки походили на бумагу, а тончайшие завитки в них – на нераспустившиеся вишнёвые почки. Каждые пять шагов у Кёко на кончике языка завязывался очередной вопрос, но на шестой она неизбежно его проглатывала: Странник молчал, а значит, и ей следовало молчать тоже. Впрочем, он, судя по всему, был здесь не впервые, в отличие от неё. Ну не может человек, внезапно оказавшись в подобном месте, оставаться таким равнодушным, совершенно не крутить головой и только тереть платком свой сопливый красный нос!

Кёко почти страдала от того, что их ведут по дворцу так быстро и неумолимо, не давая возможности осмотреться. И всё же она заметила: чем ближе, как ей показалось, они к императрице, тем меньше вокруг становилось роскошеств и тем больше диковинок. В зале, похожем на нефы храмов, куда Мио в конце концов их привела, соединялись сразу все миры – и людской, и демонический; и восемь островов Идзанами, и земли, что лежали далеко за океаном. Здесь не было ни нефрита, ни золота, ни шёлковых картин и ширм, зато были стены цвета слоновой кости, подушки бархатные, расшитые жемчужинами, и широкие отрезы ткани, натянутые под куполообразным потолком, как паруса. И никаких сёдзи, даже фусума не было тоже: порог венчали полноценные врата, непропорциональные и изогнутые, как полумесяц, и раздвигающиеся сразу в обе стороны. С отсутствием окон хорошо справлялись светильники, как те, что встречались в коридорах, но ярче и ещё более странные, по форме похожие не то на чужеземные фрукты, не то на воздушных змеев. Весь зал напоминал шерстяной моток – переплетение перламутра с драгоценными камнями и тканями мягкими и лёгкими, как воздух; такой уютный, полный урчащих слуг и тяжёлого аромата смолянистых благовоний, что Кёко, как только она вошла, тут же начало клонить в сон.

Бодрость и волнение ей вернул вид пьедестала у противоположной стены, в центре которого она не сразу признала трон, как в самом зале не сразу признала зал не обычный, а тронный. Восемь ступеней вели к вершине, и восемь же ширм из махила, витиевато расписанных и восходящих по высоте, служили трону спинкой. Кошки, кошки, снова кошки – лесные и горные, песчаные и снежные, домашние и совершенно дикие, – лишь приглядевшись, можно было узнать в узорах ширм их фигуры, раскрытые пасти и переплетённые друг с другом хвосты. В дыме от расставленных в подножии курильниц то был уже не пьедестал, а туманная гора, где обитали хищники. Все они словно устремились к трону, теснили друг друга у императрицы за спиной, в то время как восьми кошкам всё-таки удалось с этих полотен выбраться. Выплавленные из серебра, они нависали над троном – и, щерясь, стерегли. Ибо та, что его занимала, кажется, глубоко спала.

Кёко бы, наверное, и не поняла, что то действительно императрица, если бы Мио не ринулась на другой конец зала и не прижалась там, у первой ступеньки, животом