Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова
Лесана с удивлением поняла, что Щур не только устал, но и едва сдерживает слёзы.
– Ну-ну, – смягчилась она. – Уймись.
– Уняться? – Мужик поспешно обтёр лицо ладонью. – Из тех четверых моих двое.
Троп охнул, всколыхнувшись всем своим дородством, и запричитал ещё пуще:
– Хранители пресветлые… горе-то какое…
– Далеко твоя весь? – спросила обережница.
– Семь вёрст, – глухо ответил Щур. – Может, побольше, может, поменьше.
– Едем.
Обережница махнула рукой, поворачивая обоз с большака на просёлочную дорогу.
– Отчего в соседней веси не попросили птицу? – сызнова обратилась Лесана к Щуру. – У вас же Юхровка под боком.
Мужчина в ответ горько усмехнулся.
– Попросили. Только староста их руками развёл да сказал, мол, ещё пождите. Боязно-де вторую птицу потерять. Авось уже едут.
– Вон оно что, – протянула Лесана. – Боязно, значит? Что не поделили вы с юхровскими?
Щур поглядел на обережницу с уважением.
– Невесту, что ж ещё? Невеста та ныне уж баба детная, да и у старосты юхровского скоро внуки пойдут. Только вот обида его до сих пор поедом ест. Он всегда злопамятлив был, а уж как старостой выбрали…
Лесана кивнула. Знавала она таких. Обидчивых. Приклеятся, как смола, со своей досадой, всю душу вымотают. Вспомнить хоть Мируту, дурака пьяного…
До веси добирались несколько оборотов. Солнце уже клонилось к закату, когда торговый поезд, заметно растянувшийся на узкой дороге, выехал к крепкому тыну. Тамир, ещё на большаке перебравшийся в последнюю телегу, чтобы следить за лесом, наконец-то перевёл дух. Лесана тоже заметно расслабилась. Добрались без приключений, и то ладно.
Весь встретила нежданных гостей скорбной тишиной. Люди, вышедшие из домов, были невеселы. Лесана по лицам читала их нехитрые мысли: своей беды с лихвой, а тут ещё приезжих несколько телег, и всех надо разместить да накормить. Адо того ли, когда, почитай, в каждой избе дети хворые?
– На улице заночуем, – сказала обережница купцам. – Нам не впервой. А людям проще. Тамир, ты…
Но колдун, ещё миг назад стоявший рядом, куда-то исчез.
Лесана настигла его возле одного из домов.
– Тамир! Ты куда?
Взгляд у наузника был угрюмый и… чужой.
– Детей погляжу. Вдруг помочь ещё можно.
– Детей поглядишь? – удивилась Лесана. – Тебе не живых надо смотреть, а мёртвых. Отчитать, упокоить…
– Отчитаю, – сказал он и, обойдя её, направился к крайнему двору.
– Кто там живёт? – спросила обережница растерянного Щура. – Хворые есть?
Мужчина кивнул.
– Мой это двор. Хворых там трое. Кроме тех, кто… – Он не договорил, сморгнул слёзы.
Впрочем, собеседница и так всё поняла. Следом за хозяином она отправилась в избу.
Здесь было душно, пахло дымом, травами и болезнью. На краю широкой лавки сидела женщина и с ужасом смотрела, как колдун в сером облачении ощупывает её мечущееся в жару дитя. В тёмном углу висела зыбка со спящим младенцем. На печи сипло дышали двое других занемогших ребят.
– Лесана, – сказал Тамир, не оборачиваясь. – Трав мне принеси. Серпухи, спорыша, липового цвета, чистотела и коры дуба, ежели есть.
Девушка взглядом указала хозяину избы на дверь. Щур понял молчаливый приказ, подхватил под руки заголосившую жену и выволок её из дому.
– Ивор, – негромко позвала Лесана. – Что ты собрался делать?
Навий медленно повернулся. Лицо его было застывшим, а взгляд тёмных глаз – остановившимся.
– Ивор, отвечай! – по-прежнему тихо потребовала обережница.
– Я хочу помочь. Они болеют. Это плохо. Дети не должны болеть и умирать, – с трудом ответил навий.
Голос его звучал глухо. Вроде бы Тамир говорит, а вроде и нет.
Впрочем, по части сказанного Лесана с Ивором была согласна, поэтому выглянула за дверь и обратилась к Щуру, ждущему в сенях хоть каких-то вестей:
– Есть вам у кого переночевать? Идём, провожу.
Хозяйка избы повисла на муже и сызнова разрыдалась, словно ей только что объявили о смерти всех детей разом.
– Не плачь, – сказала обережница и добавила, сама себе не веря: – Вы́ходим.
Уже в густых сумерках она проводила безутешных родителей до соседней избы и передала с рук на руки испуганным соседям.
Ночь наползала из лесу так торопливо, словно хотела проглотить маленькое поселение до срока. Пока Лесана дошла до телег, на которых устраивались ночевать обозники, уже сделалось темно, хоть глаз коли. Девушка нашарила в возке свой заплечник, достала оттуда холщовый мешок с травами и бегом отправилась обратно к Тамиру.
– Вот…
Лесана вошла в избу и замерла на пороге, удивлённая: тот, кого она знала много лет, исчез, оставив от себя лишь оболочку. От былой отрешённости не осталось и следа. Он закатал рукава рубахи и теперь сноровисто орудовал у печи: подбрасывал дрова, наполнял горшок водой из деревянной бадейки. Даже не взглянув на спутницу, выхватил из её рук свёрток с травами, развернул.
Обережница глядела широко раскрытыми глазами, как колдун, разрумянившийся то ли от жара печи, то ли от той страсти, с коей взялся за работу, точными, отрывистыми движениями брал травы, будто точно зная, каких и сколько надо, и, не глядя, отправлял в горшок. Длинные пальцы скользили по горловине, рассыпая искры дара. Губы что-то шептали…
Волоски на затылке Лесаны зашевелились от давно позабытого животного страха. Между лопаток выступил липкий пот. Мужчина, стоявший напротив, больше не выглядел человеком. По его рукам и шее сызнова змеились мерцающие и вспыхивающие серебристые линии. Будто древний мёртвый дар тёк по жилам человека, являя свою страшную силу.
Поглощённый приготовлением отвара, навий не замечал ничего вокруг. Однако Лесана понимала: случись ей даже ненароком помешать ему, он, пожалуй, бросится. Безумие слышалось в его лихорадочном шёпоте, оно же сквозило в движениях и отражалось в потемневших глазах.
Девушка подошла к лавке, на которой забылась тяжёлым сном девочка вёсен восьми-девяти, тоненькая, потная, с безобразными свищами по телу. Дышала она сипло, прерывисто. Лесана потрогала выпуклый лобик. Горячий. Аж полыхает.
В глубокой миске под лавкой обнаружилась вода с уксусом. Обережница уже потянулась к ней, но колдун сказал:
– Не тронь! – Он достал из печи булькающий горшок и добавил: – Я сам.
Лесана посмотрела на Ивора исподлобья. Он не мог ей навредить: защитная реза и ныне сияла под серой рубахой. А коли навий знает, как помочь, почему бы ему не позволить? Целителя при обозе нет. А Лесаниной силы хватит, чтобы вылечить одного-двоих ребятишек, но никак не всех.
Пока обережница размышляла, Ивор снял с горшка крышку, посёк ножом ладонь и, щедро роняя в исходящее паром варево кровь вместе с ослепительно сияющим даром, забормотал слова наговора.
– Ты уверен, что… – начала было Лесана, но навий перебил её.
