Маг – хранитель Слова - Вячеслав Теркулов
Когда всю ночь стучали топоры:
Помост на фоне вычурной горы
Был возведён. Строительного хлама
Хватило на костёр. Но в нём гореть
Не будет еретик или колдунья.
Сегодня ночью (время полнолунья)
Нам велено во все глаза смотреть,
На чудо чудное, на чувственную драму,
На таинство изгнания из храма
Блудниц… Их ослепительны глаза…
Ночь пролилась, и эта божья милость
К нам снизошла, и всё это свершилось,
Когда над храмом разлилась гроза…
Оба ошарашено замолчали, глядя друг на друга.
Первым вернул дар речи Вальдемар Карлович.
– Ну, вот откуда?
– Если бы я знал… – вздохнул Исаев. – Какая-то магия, неподвластная моему разуму.
– Ну, если ты пасуешь, то мне вообще делать нечего…
– Не скромничай.
– Слушай! – вдруг встрепенулся Вайс. – А как ты думаешь – стихи эти отражают уже свершившиеся события или пытаются нас предупредить?
– То есть предсказывают, ты хочешь сказать?
– А может, даже создают реальность?
– Ну, ты хватил!
– Сам говорил, что в начале было Слово. Да и Корделия, хоть я ей не особо доверяю, утверждала подобное. Ты когда заглядывал в книгу в предыдущий раз?
– Перед тем, как отправился на лекцию Жоржа.
– То есть, часов пять-шесть назад…
– Где-то так.
– И третий сонет был нечитаем.
– Совершенно. Но он мог стать читаемым за час до нападения суккубов на храм, за полчаса…
– А за полчаса мы как раз зашли в «Бариста» и там сидела Корделия. Случайность?
– Скорее, совпадение.
– Ну да! – усмехнулся Вайс. – Ты пьёшь кофе в «Бариста» каждый день. Увидеть, как мы выходим из университета, шагаем по Артёма, обогнать нас на такси или своём автомобиле и пить кофе, как ни в чём ни бывало, – не такая уж и сложная задача. Не многоходовка.
– А зачем это ей?
– Пока не знаю, но очень хочу выяснить.
– А если сонет становится читаемым после события?
– Тогда я буду ставить другие вопросы и подыскивать другие ответы.
– Значит, нужно вплотную заняться исследованием книги?
– А как? У тебя есть время сидеть и пялиться в неё ежедневно, двадцать четыре часа?
– Нет. Но я найду помощника! – Вальдемар кивнул – дело решённое. – Не обижайся, но книга переходит на хранение ко мне.
Исаев вздохнул. Развёл руками.
– А прочитать ты её сможешь?
– Конечно! Ты же мне составишь таблицу соответствия алфавитов. Прямо сейчас!
Схватив профессора за рукав, он в полном смысле потащил его на бульвар Пушкина, к зданию, где располагался Союз писателей Донецкой Народной Республики.
Акт одиннадцатый, музыкально-поэтический
Поэты Мендеха
В этом полукруглом зале с рядами скамеек, обитых бордовым бархатом, обычно собирался магистрат многолюдного и богатого торгового города Мендеха. Здесь с важным видом заседали главы различных ремесленных цехов – сукновалов, ювелиров, бронников, оружейников, столяров, шорников, портных… Рядом с ними располагались купцы с тяжёлыми цепями на груди. С золотыми – первая гильдия, с серебряными – вторая, а третью, с бронзовыми, на собрания не допускали – не достойны ещё.
Мендеха стоял на двух берегах полноводной реки Сегура-да-Селья, протекавшей с северо-востока на юго-запад Империи и впадавшей в Лазурный залив. Здесь разгружались баржи, которые везли железную, медную, оловянную руду, каменный уголь, овечью шерсть, бычьи шкуры, меха. Опустевшие трюмы заполняли зерном, сукном, льняной тканью, бочками с вином, которые подвозили бесчисленные подводы из южных провинций. Сюда привозили под вооружённой охраной золотой песок и самородки, изумруды, рубины, сапфиры – ювелиры Мендеха по праву считались одними из лучших в Империи. В окрестностях города формировались новые легионы и пополнялись старые, поскольку местные оружейные мануфактуры славились на весь мир.
Город-трудяга, город-предприниматель, город, знающий цену и товару и вырученным за него деньгам. Именно поэтому здесь не так стремительно развивалась культура, не процветали различные виды искусства, как в Вальяверде. Да и наука, в отличие от изобилующего университетами Салуццо, решала сугубо прикладные задачи. Если провести аналогию с людьми, то Мендеха был разбогатевшим на нескольких удачных сделках купчиной, чей отец ещё ходил за плугом, а мать крутила веретено долгими зимними вечерами, в отличие от того же Вальяверде – дворянина в четырнадцатом поколении.
Само собой, такое положение дел нравилось далеко не всем, хотя среди заседателей магистрата находились и те, кто смело заявлял – не нужно нам этих ваших картин, скульптур, стихов, симфоний и баллад, наши деды и прадеды без них жили, и мы спокойно проживём. Но большинство всё-таки хотело хоть немного приблизиться к обеим столицам и университетским городам. Благо, городской казны вполне хватало. Налоги платились исправно и в немалых количествах. Пять лет назад начали строить университет, для чего снесли пять кварталов трущоб, где жила городская беднота. Правда, ещё никто не знал, кого там будут учить – инженеров, лекарей, естествоиспытателей или, может быть, священников? Ректора и деканов пока не нашли, профессуру, соответственно, тоже не приглашали.
Зато в Мендеха потянулись люди искусства. Произошло это сразу после того, как глава цеха ювелиров купил мраморную статую для своего сада, а епископ, его преподобие Бенвенуто Мосальдо, заказал роспись потолка в соборе. Поскольку в этом городе не привыкли скупиться и отсыпали золотые монеты пригоршнями, скульпторы и художники кинулись наперебой предлагать свои работы зажиточным горожанам. Стало модным развешивать на стены дорогие картины.
Следом за служителями изобразительного искусства приехали композиторы, музыканты и певцы. В Мендеха был всего лишь один театр. Да и то, не театр, а бывшее ристалище для потешных боёв, простоявшее лет триста неприкаянным. С каменными скамьями, с полукруглой сценой без занавеса и задников и, что самое неприятное, без крыши. Сейчас эти недостатки в срочном порядке исправляли нанятые магистратом плотники и мебельщики. Ожидали приезда лучших кровельщиков из Сальгареды.
А совсем недавно настал черёд поэтов. Их в Империи всегда было хоть пруд пруди. Кто-то писал по-настоящему интересные стихи. Некоторые вошли в копилку имперской истории и остались навсегда вписаны в литературно-художественные анналы. Взять, к примеру, Теофила де Шато-Бонеми, прозванного отцом эраклейского верлибра. Или прибывшие с далёких южных островов Сулеймен ибн Фадхи Абу Хаким и Юсуф ибн Омар Аль-Гусейни – вечные соперники, подарившие миру тысячи изысканных строк. Не говоря уже о более близких по времени поэтах: Николло Спекулатор и Базиль де Венсен творили каких-то полтора века назад, но обогатили имперскую поэзию рядом приёмов, которые современные поэты так и не превзошли. Но, конечно, большинство людей, уверенных, что пишут стихи, на самом деле рифмовали весьма коряво, плевали на благозвучность текста,
