Калейдоскоп миров - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Немного поразмыслив над сложившейся ситуацией, Кирилл сделал ещё одну запись в журнал. Подробный лог найденных паттернов… Копии спектров… Схемы потенциального подхода… Он знал о том, что эти данные – могут быть полноценной ловушкой. Их ценность просто огромна, но и опасность – ещё больше. И всё же его сердце билось всё быстрее не от страха, а от жажды узнать. Ответ всё ещё был где-то там, под слоями ржавчины и рун, и если его проложить – можно будет понять, чем питался тот клинок, способный расщеплять крейсеры.
Кирилл замер, не отрывая взгляда от голографического экрана. Перед ним – из тумана аномалий медленно выплывал корабль. Он был мрачен, колоссален, и, несмотря на тысячелетия покоя, выглядел… живым. Длина – около восьмисот семидесяти метров в самой длинной части своего корпуса. Сам корпус – тяжёлый, клиновидный, с раздвоенным носом, как пасть доисторического чудовища, готовая разорвать само пространство. Его броня не блестела. Напротив, она была матово-чёрной, поглощающей свет, будто сделана не из металла, а из чего-то древнего, несущего в себе память о сотнях сражений.
На поверхности корпуса в хаотичном порядке располагались бронеколпаки – некоторые полуоткрытые, другие помятые и даже искорёженные, но всё ещё сохранявшие свою форму, и, вполне возможно, даже функциональность. Из-под них просматривались тонкие линии энергии – голубоватые, как дыхание звезды, питающие внутренние механизмы корабля. Толстые, переплетённые магистрали энергокабелей проходили вдоль корпуса, вспыхивая короткими разрядами при контакте с выбросами из аномалий.
И чем ближе подплывал к этому кораблю корвет Кирилла, тем явственнее становилось ощущение… Присутствия. Будто бы сам этот корабль смотрел на потревоживших его покой чужаков. Его линии, обтекаемые пылью и мельчайшими кристаллами, казались напряжёнными, словно мышцы хищного зверя, готового вот-вот проснуться. Казалось, что даже само время и пространство вокруг него колебались. Так как создавалось впечатление, что он не просто дрейфует, а удерживает себя в этой точке вопреки самой логике физики.
Где-то на корме всё ещё тлели остатки символов – возможно, гербы или клейма строителей. Кирилл различал там очертания какой-то чрезвычайно запутанной спирали и чего-то ещё, похожего на знак глаза, охватывающего светило.
Вдоль бортов зияли огромные порты вооружения, но не пустые – сенсоры показывали остаточную энергию внутри. Многие из них закрывали массивные бронепластины, будто зверь спрятал свои клыки.
И всё же – это не был просто корабль. Он буквально олицетворял войну. Каждая его грань, каждая линия, казалось, была создана для того, чтобы уничтожать. От самого его вида веяло древней мощью и безмолвным предупреждением – как от меча, забывшего своего владельца, но всё ещё помнящего вкус крови.
Плотные тени астероидов клубились вокруг, отражая редкие вспышки аномалий. Иногда они касались корпуса – и по броне проходили электрические разряды, словно этот исполин дышал.
Кирилл долго смотрел на него, не отрываясь от его изображения. Ему казалось, что стоит подлететь ближе – и мёртвый колосс повернёт к нему свою раздвоенную пасть. Так выглядело величие, ставшее прахом. Так выглядела война, замершая в вечности. И впервые за долгое время Кирилл ощутил странную смесь благоговения и тревоги – будто стоял перед чем-то, что никогда не предназначалось для глаз живых.
Кирилл не торопился. Он давал “Трояну” немного времени для передышки. Как человеку, подходящему к могиле. Этот древний корабль он желал разглядеть не только своими глазами. Он позволил сенсорному излучению приникнуть в чужое тело, поочередно используя каждую отдельную частоту по-своему, как опытному врачу свои инструменты. На мостике сохранялась практически абсолютная тишина, которую нарушало только тихое жужжание машин и редкие щелчки переключателей.
Первой была лёгкая радиолокация высокой частоты – тонкие, почти ласковые лучи, которые работали не на пробой брони, а на чтение её “тканей”. Их возвращённый сигнал не был однородным. В нём плясали микровибрации, размытые пики, как отпечатки пальцев на старой броне. Следом шли инфракрасные срезы – карта температур, где большинство поверхностей были холодно-матовыми, но в рядах швов и в углублениях то и дело вспыхивали пятна тёплого синего света, что явно было остаточными сигналами каналов энерговодов, в которых ещё текла слабая, прерывистая “жизнь”.
Кирилл постепенно включал более глубокие режимы сканирования. Гравитометрическое зондирование… Нейтрино-рассеивание… Субпространственная томография… И спарка ИИ “Анвил-Троян” сплавляла все получаемые ответы в единый, понятный язык. Формируя полноценный словарь, который Кирилл мог держать в голове. На экране вырастали слои. Первая часть – поверхностные дефекты… Вторая – массивные камеры и швы… Третья – тонкая сеть внутренних каналов, на которые накладывались флуктуации поля – “руны”, что светились не светом, а изменением фазы…
Он увидел их отчётливо. Не хаотичные царапины, а систематические линии, выложенные по броне как письмена. Каждый такой “штрих” – выпуклость или углубление – откликался на тестовый сигнал, меняя амплитуду отражения. “Анвил” подсветил их отдельным цветом, и на голограмме текла почти непрекращающаяся полоса информации. Компания частот… Пиковая и боковые гармоники… Иногда коды повторялись, словно фразы в застарелой песне. Схематические узоры, которые один раз могли означать шифр, другой – просто инженерный шов. Кирилл понимал, что всё это не просто украшение. Это мог быть полноценный интерфейс.
Подумав об этом, он сухо улыбнулся, и приказал ИИ провести тест на взаимную синхронизацию. Мягкий, направленный зонд подал сигнал в одну из рун – это была узкая полоса импульсов на частоте, подобранной “Анвилом”. Ответ не был мгновенным. А когда он всё же пришёл, то был как уступчивое дыхание. По броне прошла касательная световая волна, затем последовал оборот – и в полях вокруг корпуса задрожали мелкие, едва заметные отклики, как пушинки, подхваченные ветром. Это были не просто артефакты. Они явно среагировали на внешнее возбуждение.
– Осторожно… – Прошептал Кирилл, хотя это слово он адресовал не только себе, но и машинам. Он опустил мощность активного зондирования до минимума и вывел на передний план пассивный спектрометр. Ему нужны были не ответы, а голос системы – те тихие возгласы, которые несли в себе секреты.
Пассивный канал поймал определённый ритм. Периодические, редкие импульсы в далёком диапазоне. Вспышки, повторяющиеся через аномально ровные интервалы. Они напоминали сердцебиение. Их частота совпадала с теми “ударными” подпульсациями, которые гномы в древних текстах называли “дыханием левиафана”. Мысленно хмыкнув, Кирилл наклонился ближе к экрану. В его груди что-то сжалось. Так как он уловил, что эти импульсы также формируют сложную матрицу кодов. Не просто энерговыбросы, а структурированные сигналы этакого явления порядка в хаосе.
Поэтому он приказал “Анвилу” разложить последовательность на составляющие
