Тени двойного солнца - А. Л. Легат
Мне захотелось разбить его голову о камень на дороге, хоть в этом не было никакой нужды.
– А вот моя память, признаться, уже не так хороша, – я прищурился. – Вы?..
Он неотрывно смотрел мне в глаза, сделал еще несколько плавных шагов и чуть наклонил голову к плечу:
– Лэйн Тахари. Криг. Улица Милль.
Я сдержал ухмылку. Улица Милль. Славное, прибыльное местечко: там мы раздевали захожих купцов, набравших лишнего в корчме. Резали слишком охочих гвардейцев, что мешали Бойду и нашей с ним сделке. И, конечно, проучили самого Тахари. Ему досталось меньше, чем мне, – мальчишка смог убраться из переулка на своих двоих. И, возможно, даже не обделался.
– Ах, верно! – Я сделал вид, что только вспомнил нашу историю. – Давние времена. Помнится, вы повздорили с господином Симоном…
На его лице ничего не изменилось. Впрочем, как и в голосе:
– Тогда, в переулке, ты сказал мне, что тоже отведал грязи. Это правда?
Он говорил словно лорд, перед которым обязаны отчитаться. Я поборол искушение шагнуть ближе и провести его лицом по щебню. Просто кивнул.
– И твоего коня тоже прирезали за золото, которое ты не брал?
До чего наивный, почти детский вопрос. Вот только Тахари уже не казался мне ребенком, каким он был там, в доме Симона, когда пришел, пряча следы побоев под плащом. Я дернул плечами и сказал:
– У меня никогда не было собственного коня, молодой господин.
Хотя уже и нет никакой нужды так его называть, и Симон не скажет ни слова, с тех пор как я сломал ему шею той весной.
Тахари отвел глаза: так не поступают, когда готовятся к схватке.
– И то верно. Только десятки чужих, как я помню.
Я еще раз окинул его взглядом: от начищенных сапог до расшитого отворота плаща на груди. Пришел один, без охраны и друзей, к тому же угодил в наш квартал. По незнанию или с умыслом? Я без резких движений поправил пояс и сказал:
– Все мы стараемся дотянуться выше. Кто уж как умеет, молодой господин, – я улыбнулся и кивнул на меч, спрятанный под его плащом. – Но довольно о былом. Зачем вы здесь?
Тахари поймал мой взгляд в сторону верхних этажей ночлежки, нависших над нами по правую руку. Говорили, что соображает сын Дальнего Излома крайне долго. Так мог говорить лишь тот, кто не видел его на манеже. И столь презрительно о промедлении говорят лишь те, кто не понимает цену ошибки, совершенной второпях.
В конце концов, именно я дал первые уроки терпения молодому мечнику. Тахари выучился на славу: он говорил спокойно и, казалось, взвешивал каждое слово.
– Увидел знакомое лицо. Решил поздороваться.
В Криге этот щенок совершенно не умел лгать. Улица непривычно притихла: не скрипели ставни, которые забывал прикрывать Ван, не кидали кости на бочку за углом, где принимали новичков. А может, мой слух стал слабеть, как слабели руки, спина и когда-то крепкие ноги.
– Помнится, вы не очень-то любили мою компанию в Криге, – я улыбнулся, не отводя взгляда от собеседника.
– Не будем о былом. Случается и так, что люди меняются. В лучшую сторону или худшую – не мне судить. – Нет, до чего удивительно хорош его воснийский! – Может, и вы изменились?
Обычно на меня смотрели с отвращением, страхом, потаенной болью и, конечно же, ненавистью. Такой, от которой сразу понимаешь, чего ждать от встречи. На лице Тахари была лишь усталость и извечная собранность человека, приученного ходить с мечом с самой молодости. Возможно, я так же глядел перед собой, выполняя неприятную работу. Желание содрать щебнем кожу с его лица совершенно пропало.
Под моим подмокшим плащом портилась сушеная рыба. В желудке неприятно потянуло.
– Это все, что вы хотели от меня, молодой господин?
Никакой злости и обиды на бледном лице. Там, в Криге, он и не замечал, как тут же тянулся рукой ближе к клинку, стоило мне окликнуть его или появиться рядом. Должно быть, люди и впрямь способны измениться.
– У меня простые мечты, Вард, – сказал он, чуть повернув голову в сторону людной улицы. – Спокойно просыпаться в своем доме, в теплой постели…
Я ухмыльнулся, зная, что ухмылка останется незамеченной. Тахари продолжил, так и не опустив взгляд к сапогам, так и не сделав ни шага ближе:
– …знать, что завтрашний день будет спокоен. Будет скучнее, чем вся моя прежняя жизнь.
Его рука потянулась к вороту рубахи, пальцы сомкнулись на ткани и потерли ее, будто счищая прилипшую грязь.
– И за эту небольшую мечту, – он снова посмотрел на меня и мягко улыбнулся, – я перебью вас всех до последнего.
* * *
Ставни распахнулись, с силой ударившись о глиняную стену. Из черного проема показалась арбалетная дуга.
– Именем господина Годари, я приказываю…
Слова гвардейца оборвались нечеловеческим воем. Ему вторил кто-то еще, правда, глуше и отчаяннее. Дальше я не смог разобрать ни слова: весь переулок затрещал, зазвенел, а хор голосов и вопли смешались в один сплошной шум, от которого я почти тут же оглох.
Вард отступил, укрывшись за мной, и керчетта, уже выскочившая из ножен, рассекла воздух. От человека с мертвенно-рыбьими глазами пахнуло подмоченной рыбой. Арбалетный болт треснул, столкнувшись с дорогой. Безлюдный и примолкший до того переулок сделался хуже базарной площади. Из-за угла ночлежки выбежала троица с Лавелем во главе, он тоже выкрикнул что-то нелепо-наивное:
– Я вам приказываю…
Что хотел приказать Лавель, самый юный командир в гвардии Оксола, я не разобрал. Валун удирал быстрее, чем породистый скакун, которому прижгли зад. Я бросился следом.
– А ну, стой! – крикнули с верхних этажей ночлежки. Друг ли, враг – какое мне дело?
– Лэйн! – кажется, то был голос Рута. Он отразился от стен и заглох.
Ночлежки пропали из вида – я уже выскочил из арки, через которую заходил в переулок. Вард знал эти улицы лучше меня. Был крупнее, опытнее и точно умел убивать людей самым поганым способом из всех известных. Но я бежал следом, мечтая лишь об одном – снять его голову с плеч.
Видит небо, я должен был сделать это еще три года назад.
– За мной! – крикнул я, даже не глянув, будет ли подмога.
Огромная спина отдалялась с той же резвостью, которую я не раз наблюдал в чертовом Криге.
