Око за око - Дмитрий Ромов

— Чё? — окрысился тот. — Нет, мля, звёзды считаю в два часа ночи. Чё ты припёрся⁈ Утром не мог приехать? Всех соседей на уши поставил! Чё, не знаешь, что я в тишине живу? Хер ли вам надо?

— Да, говорят, у тебя вещь одна появилась. Очень ценная. Рококо в натуре. Называется сраные напольные часы, нерабочие и с дырой.

— Нет никаких часов! — зло ответил Стакан. — Наврали.

— Сколько Харитон за ремонт обещал? — спросил я.

— Это чё за сявка? — скривился он.

— Эх… какой же ты негостеприимный, — покачал головой Кукуша. — И очень недалёкий. Можно сказать тупой.

— Это у него старческий маразм, наверное, — предположил я. — К возрасту надо относиться с уважением.

— Старость — не радость, маразм — не оргазм, да, Стакан? — заржал дядя Слава. — Но нет, он всегда был такой. Тупой и жадный. А вот руки золотые. Ты чё, правда думаешь, что я посреди ночи приехал к тебе, чтобы свалить ни с чем? Стакан, сука, радуйся, что я тебе бабки предлагаю. И не зли меня.

Стакан не мигая посмотрел на Кукушу, потом на меня, потом снова на Кукушу и кивнул.

— Двадцать, — наконец произнёс он.

— Ты не долбанулся, старый? — охренел Кукуша. — Двадцать? За эту рухлядь? Там всё паутиной заросло.

— Не хочешь не бери, — пожал тот плечами и снова по очереди оглядел каждого из нас.

— Отдай, хер с ним, — кивнул я.

У Плеваки Кукуша выгреб кучу красненьких пятитысячных бумажек. Так что можно было и отдать двадцатку.

— Отдай.

— Ты ко мне пришёл, — отрывисто проговорил, будто прокаркал Стакан. — Не я к тебе. Не хочешь, не бери.

Кукуша достал из кармана кучу денег и отсчитал четыре бумажки. Стакан посмотрел на пачку с жадной тоской, посчитав, вероятно, что продешевил. Не думаю, что Харитон предложил ему больше пары тысяч за ремонт.

Стакан пересчитал полученные четыре бумажки, аккуратно сложил и засунул в карман телогрейки. Потом он кивнул в сторону гаража и пошёл вперёд. А мы двинули за ним.

Да, это был гараж. Хозяин зажёг в нём свет, и я обалдел. Там была оборудована мастерская, забитая всевозможным хламом. Будильники, картины, видеомагнитофоны, кухонные комбайны, телевизоры, шкафы… Чего там только не было. Всё это громоздилось вдоль стен, а в центре стоял верстак с тисками и другими инструментами.

— Забирайте, — кивнул Стакан на часы, стоявшие у стены в дальней части гаража. — За ремонт ещё не брался. Только сегодня привезли.

Я почувствовал себя Остапом Бендером и Кисой Воробьяниновым. Десять стульев из дворца, блин… На сердце отлегло.

— Как мы их попрём только, — под нос буркнул Кукуша. — Надо разложить заднее сиденье… Сука… Могут не войти…

Стакан ничего не говорил. Он ждал и настороженно смотрел, что мы будем делать. Ну, а мы подошли и как там у Никулина про бревно, весело с улыбочкой понесли. Часики, конечно, были будь-будь, не лёгкими, мягко говоря. Как рояль. Кое-как вытащили мы их во двор, поднесли к машине и поставили на землю.

Кукуша перевёл дыхание и обратной стороной ладони вытер лоб.

— Ворота сами откроете, — прокаркал хозяин. — Я потом закрою.

Он остался в гараже и прикрыл дверь сразу, как только мы вышли наружу.

— Не войдут в тачку, — покачал головой Кукуша. — Племяш, слышишь что я говорю? Зачем они тебе вообще?

— Не войдут и хер с ними, — кивнул я. — Значит, здесь бросим…

— Так… — оторопел дядя Слава. — А нахера двадцать штук…

Я открыл дверку, перевёл стрелки в положение десять, ноль три и нажал на «двенадцать». Цифры послушно вжались в циферблат и его передняя часть сразу отщёлкнулась. Я протянул руку и… замер. Ниша, в которой днём находился конверт с документами, была пустой.

Я поднял голову и сделал глубокий, бесконечно глубокий вдох. Вдохнул, посчитал про себя до десяти и выдохнул.

— Серый, ты чё? — озабоченно спросил Кукуша.

Я ничего не ответил, развернулся и двинул к мастерской. Взгляд мой мог прожечь камни, я чувствовал, а сам я в этот миг готов был сокрушить любого, кто встал бы на моём пути. Любого!

Я шарахнул по двери ногой и она распахнулась, громко стукнула тумбе у стены, и большая керамическая ваза, стоявшая на тумбе грохнулась на пол, рассыпавшись на мелкие осколки. Стакан молча уставился на меня и не мигал.

— Где? — тихо спросил я.

— Ты чего? — тихонько спросил прибежавший вслед за мной Кукуша.

— Верни то, что взял, — проскрежетал я, и угроза, шедшая от меня, обрела плоть, стала явной и совершенно нешуточной.

Но Стакан даже не моргнул. Просто стоял и смотрел. Как какаду.

— Третий раз повторять не буду, — еле сдерживаясь, процедил я.

Этот попугай не пошевелился. Тогда пошевелился я. Достал из-за спины принадлежавшую мне когда-то очень давно «Беретту» с пристёгнутым к ней глушаком, и молча выстрелил в колено этому уроду.

Он всхлипнул и рухнул на бетонный пол.

— Раз, — внешне спокойно сказал я и направил ствол в лицо Стакану.

Он уже не выглядел невозмутимым. Он побледнел, ему было очень и очень больно, но, судя по всему, он понимал, что ставки взлетели неимоверно высоко. Поэтому он терпел. Отдавать конверт ему явно не хотелось. Тогда я чуть сдвинул ствол и снова выстрелил. На этот раз в руку.

Он завыл и забился на полу. Заёрзал, начал извиваться.

— Два, — сказал я и наступил ему на грудь, прижимая к полу.

Я снова нацелил ствол ему в лоб.

— Прикрой дверь, — кивнул я Кукуше и, должно быть, в этот момент, Стакан прочитал на моём лице крайнюю решимость.

— В верстаке, — через силу прокаркал он.

Я убрал ногу, подошёл к верстаку и выдвинул ящик. Поверх отвёрток и напильников лежал конверт. Тот самый. Я взял его в руки. На ощупь он казался толстым и внушительным. Но хер его знает, не подменил ли этот пернатый содержимое.

— Где остальное? — спросил я снова направил на него ствол.

— Нет, — каркнул он, — всё там…

По тому, как он это сказал, по глазам, по боли, по отразившемуся на его роже чувству потери, я понял, это