Тени двойного солнца - А. Л. Легат
Солдаты тайком шарились по полкам. Один прикарманил пару орехов. У него было рыхлое, покрытое родинками лицо и большой выдающийся подбородок. Найти такого в городе не составит труда.
– Дело простецкое, – начал солдат с выбитым зубом, позарившийся на орехи.
– Легче легкого, – перебил его главарь. – Такого дела тебе в Эритании не предлагали…
Значит, хуже некуда. Собачья слава – никуда от нее не деться, даже на тот гребаный свет.
– …приглядеть за одной особой. Докладываться пару раз в сезон. Ничего сложного, так?
Тошнота подкатила к горлу. Снова в дороге, снова вдали от дома. Снова…
– Что за особа?
– Один паренек из знатной семьи, наивнее любой девицы.
Я осмотрел ублюдков, покачал головой:
– Для такой работенки двери не ломают.
Главарь почесал нос. Я надеялся, что ему досаждала пыль, грязь и все, что было в моем доме.
– Конечно, есть одна тонкость. Ничего сложного для таких, как ты, но все же – нет, и правда, хуже не придумаешь! – парень не должен узнать, что тебя наняли.
Главарь сделал жест, и меня отпустили. Я подавил в себе тягу располосовать горло соседа и выбить глаз тому, что стоял позади. Поправил одежду, вытер кровь с подбородка. И, покачиваясь, вернулся к столу. Потянулся за кружкой.
– Все еще не пойму, зачем громить мой дом.
Любитель орехов встрепенулся:
– Дверь до нас стояла поломана, пьянчуга!
– Нет нужды в грубости, не так ли? – сказал человек, который разбил мне лицо и грозился моей семье. – Все могло бы пройти гладко, порою достаточно просто послушать друг друга и маленько потолковать, а?
Он улыбнулся половиной рта.
– Обожди, – я вальяжно уселся на скрипящий стул, как у себя дома. В общем-то именно у себя дома я и был. – Правильно ли я услыхал, – я поковырялся мизинцем в ухе. – Я должен выдумать, как набиться в друзья к вашему мальчишке?
– Ему почти семнадцать, – проворчал кривозубый солдат по правую руку.
– Да как угодно, – я подбавил сливянки в кружку. – Мне что, признаться ему в любви? Навязаться в прислугу? И с утра до ночи лгать, покуда все не вскроется?
– Ты спокойно лгал родной матери, Две Улыбки. А здесь – какой-то чужой мальчишка. – В глазах главного подонка давно зрела издевка.
Рябой подхватил:
– Нет более вертлявой скотины на всем материке…
– Тихо.
Главарь подсел на второй стул, у которого ножка почти отвалилась. К сожалению, его вес она выдержала.
– Допустим, я соглашусь. – Этот разговор мне нравился все меньше. Одно дело, когда лжешь чужакам. Совсем другое – гнилая куча вранья, которую чужаки притащили в твой дом и делают вид, что это полевые цветы. И ты вроде как должен радоваться, будто девица на сеновале. – И сколько мне его преследовать?
– Столько, псиная рожа, сколько потребуется! – рявкнул тот, что стоял у двери.
Главарь поднял на него тяжелый взгляд, и все притихли. Говорил теперь только он:
– Я полагаю, не больше года-двух.
Попомните мои слова – ничего не бывает хорошим, что так легко звучит. Главарь непрошеных гостей поправился.
– В худшем случае – трех.
Я осмотрел стены своего дома. Покосившаяся картина – я украл ее где-то в Эритании и привез с собой. Небольшая фигурка забытого божка, которую я перекупил у Коржа, когда его руки были целы. Странное дело – возвращаешь человека в землю, а он все еще здесь, с тобой.
К стенам привыкаешь. Даже если доски прибиты криво и часть из них совсем рассохлась. Святая матушка, я обещал Вельмире, что мы покроем стол лаком еще той весной…
– Три года, – я вздохнул. – Знаете, а ведь я уже не так молод.
В Воснии дожить до тридцати пяти – большое везение. Тем более коли приходится прятаться в чужом краю, потому что добрую половину друзей ты заставил улыбаться, прирезал их жен и сыновей. Сколько времени у меня осталось? Успею ли я встретить невестку Бена и, может, выпить с ее отцом?..
– Пить это тебе не мешает, – огрызнулся кривозубый.
– Подумай о своих детишках, – услужливо подсказал парень с огромным лбом, который до того молчал.
Я глянул на них исподлобья, отставил кружку. Главарь сделался мягче:
– Уж это явно получше тех делишек, что ты проворачивал, а? Говорят, нас помнят за добрые поступки. Не пора ль тебе совершить хотя бы один?
Я прикрыл лицо рукой и засмеялся. Добрые дела. Одно добрее другого.
– Смешно. Ему смешно, – всплеснул руками солдат у лестницы.
Главный ублюдок показал ладонь, осадил его. Терпеливо ждал, что я отвечу.
– Ха. Ха-уф-ф. Ну, развеселили. – Я запрокинул голову и посмеялся еще раз, беззвучно. Наверху скулил Бен. В этом доме слышно и как мышь чешется. Я отсмеялся и обвел взглядом непрошеных гостей. – Ладно, к делу. Вы, я вижу, не очень смекалистые. Я помогу, чем смогу. – Недолго помолчал. – Что помешает мне найти вашего паренька, нарисовать ему вторую улыбку и скинуть в канал? – Я сделал еще пару глотков. – А потом – вернуться за вами. И вашими детишками.
Лицо главаря вытянулось. Похоже, из всех здесь соображал только он один.
– Он нам угрожает, Маби, ты слыхал? Пьян в дупло.
– Вдребадан, – поправил рябой.
– Но-но, попрошу! – я отставил указательный палец, – вы знали, к кому идете в гости. Двойное солнце мне в свидетели, вы могли бы попросить моего соседа – он славный малый, отличный приятель и кузнец, между прочим! Но вы пришли, – я обвел их веселым взглядом, – ко мне. На порог моего дома. Не всадили мне нож в спину, не отправили стрелу. Вы пришли угрожать моей семье, зная, чем славился Кабир-гата на болотах. И кто тут еще пьян?
Я снова отхлебнул сливянки. Все вкуснее в родном доме.
Пьяный глуп, пока пьет. Дурень же остается собой всю жизнь. Совпадение века – сразу семеро дурней под крышей моего дома. Да кто угодно поладит с высокородным сынком лучше, чем я. А уж настоящих друзей я не знал вовсе, как вы припоминаете. Во имя всех матушек, и кому в голову пришла столь паршивая идея?
– Не я выбирал исполнителя, – главарь вздохнул. – Будь моя воля, тебе бы я не доверил и с крысой посидеть.
Рябой прыснул:
– Разве что, коли б захотелось энту крысу отправить на кол.
– Как его матушку, а?
Я хорошо запомнил его лицо. Смешливые морщинки у карих глаз, неровный нос, шрам у брови, и все это – на длинной жилистой шее. Будет трудно его проткнуть так, чтобы дерево вышло ровно из нижней челюсти…
– Ее забрала война, коли вы не слыхали, – я оскалился. Весьма хорошо лгал. Чем тупее
