Тени двойного солнца - А. Л. Легат

– Но-но, попрошу, – я потянулся следом и попытался ущипнуть ее за лодыжку. Проклятая юбка – не дотянуться! – Милая, я пил, когда мы мерзли под Урголом, и я еще знать не знал о своей прекраснейшей из жен!
– Ты говорил, у тебя одна жена, – Вельмира приподняла бровь и громко поставила корзину с бельем напротив.
От этого кружка моя приподнялась и чуть не съехала в сторону. Кажется, пару дней назад я обещал починить проклятые ножки у стола…
– Так и есть. Одна-единственная. И других не надо ни за какие деньги! Так вот, я пил, когда мы чуть не погибли на болотах, сцепившись с этим… как его… – я пощелкал пальцами, голова начала побаливать. – … Виртуозом… Тузом? Гузлом немытым, мир его праху! Я бы начал пить, выбравшись из утробы, да только матушке это совершенно не нравилось…
Огонек единственной свечи соревновался с дневным светом – тот пробрался под полог, отделявший коридор от комнаты. Жена посмурнела:
– Еще бы. Может, и стоит тебя отлучить от утробы, коли такое дело.
Я содрогнулся.
– И пил еще больше, когда не знал любви, – я потянулся к ней, но Вельмира смахнула грязь со стола, одновременно увернувшись. – И все же вот он я, – я широко расставил руки, – жив и здоров! И если уж что и погубит меня, то будет не пьянство.
Вельмира меня не слушала: явно искала обмылки, оставшиеся с весны. Я поискал их под столом и в тайнике, под доской пола. Не нашел.
– Кончилось, – в сердцах сказала Вель. – Ух, проклятущие поборы…
– Я пил и пью, попрошу заметить, чтобы всем было лучше!
Чтобы не выбираться по ночам в поисках золота. И не вести счеты, слушая топь. Чтобы схоронить сраные амбиции, подгонявшие меня на болотах. Чтобы больше никто не слыхал мое второе имечко – и не поминали его шепотом, в питейных, бледнея от страха.
Вельмира славилась редкой отвагой. Быть может, потому я и…
– Пьяным ты не берешься за молоток, потому что руки дрожат. А трезвым – потому что еще не выпил!
Я убрал прилипшие волосы со лба и предложил:
– В любой миг я решу эту беду, только скажи, и…
– Нет! – почти рявкнула она, схватила стул и уселась напротив, прислонив спинку к животу.
Когда-то я считал ее страшилищем. Медведем. Сейчас я не видел женщины прекраснее.
– Никаких делишек, пронырливый остолоп! Я не буду болтаться с тобой в петле!
Нравоучения. Коли спросите, из Вельмиры вышел бы отличный глашатай, бард или богослов. Если бы туда брали женщин, конечно. Я выслушал, какое влияние получает юный Бен. Как его сестрица будет бояться мужчин. И как наш дом сожгут соседи. И все это счастье непременно случится по моей вине, потому что…
– Ничего хорошего не выходит из зла, свинячьи твои мозги! Ничего и никогда!
– Хочешь сказать, я не способен на доброе дело?..
– Ты не способен на него даже ради себя! О, а уж себя-то ты больше всех любишь!
Возразить было нечего. Таков ваш Рут – дай-то боги оставаться ему и дальше никчемным. Не знающим никакой славы. Я выпил еще, подняв кружку за здоровье Вель, Бена и Анни. Сливянка, молодое вино и всякое варево – вот что бережет мою семью.
Бережет от меня самого.
– Из малого зла растет зло побольше! Одна беда тащит за собой подруг!
Вельмира, славная женщина широкой души, просто любила сотрясать воздух. Я ее не корил. Послушать, принять удар на себя, сознаться в грехах – исповедь, что хранит семейный очаг. Я кивал и пил.
– И что дальше, скажи? – серчала Вельмира.
Во дворе послышался шум, чей-то топот. Через пару лет Анни вырастет, и не будет нам покоя…
– Когда твои выходки помогли Бену? – Вель постучала по столу, привлекая внимание. – Еще немного, и ни один сосед не усядется с тобой пьянствовать! Нас выживут, неужели ты…
Топ-топ. Ш-шух. Нет, это не Бен. У него шаг легче. И не Анни.
Хруст ветвей, звон и шелест тяжелой одежды. Железная поступь, сталь, угроза.
– Вель, – я поднялся, покачиваясь. – Иди-ка наверх.
Она снова ударила кулаком по столу. Жалобно скрипнули несчастные ножки.
– Смотри мне в глаза, когда я…
– Наверх! – рявкнул я и зашарил руками по поясу, подбираясь к пологу. И где я посеял чертов нож? – У нас гости!
– Кто?..
По двору шла троица вооруженных солдат. Не законники и не местные, из города. Я их не знал. Вельмира, как видно, тоже.
– Я говорила тебе, – зашипела она. – Я говорила…
– Наверх.
Вель схватила юбки и побежала к лестнице, уронив корзину с бельем. Под корзиной-то и лежал мой старый приятель.
Под шлепающие удары ног по ступеням я выскочил из комнаты и прислонился боком к окну. Заглянул в щель между рассохшейся рамой. Нет, не трое: один показал какой-то жест у курятни – заходили с другой стороны двора. Похоже, раму я тоже уже не починю.
Бесшумно скользнув обратно в комнату без окон, я задул единственную свечу и задернул полог. Шаги близились к двери. Чертов стол скрипнул, когда я поставил его боком, чуть ближе к единственному входу.
Думается в такие мгновения о всякой херне. К примеру, зачем я показывал Бену арбалет? Теперь он наверху. И теплеет последняя надежда, что Вель помнит, как его заряжать…
Я стоял, придерживая ножик, и думал: все повторится вновь. Колья, холод, смерть. Но в этот раз ублюдки просчитались – я здесь.
Входная дверь распахнулась, хрустнул откос, и слабые петли не удержали ее вес. Хрясь!
Тяжелые сапоги топтали порог моего дома.
– Ба, ну и темень, – ворчал кто-то с южным говором.
– Над было с утречка. Говорил я…
– Заткнись, – грубо прервал их замыкающий – голос его будто прорезал ткань полога.
Главарь? Добраться бы до него первым. Сверху послышался плач. Должно быть, Анни…
– Где они?
– Снаружи-то домишко мелковат, – в походке последнего явнее всего слышалось бренчание стали. Солдаты, но чьи? Старые друзья из когорт? Как же трещит поганая башка…
– Просторно, да бедно. Дверь-то видали? Мы точно там, Бурз?
– Эй, семейство! Тук-тук! Есть кто?
Они зашли небрежно, как не заходят незваные гости, которым всего-то и надо – спросить дорогу или выпить воды.
– Чем так смердит? – солдат у полога шумно втянул воздух.
– Пьянством и нищетой, – хохотнул какой-то подлец, пролезший в дальнее окно в коридоре.
Если они будут проходить по одному, быть может, я успею…
Полог отдернули, первый солдат шагнул в комнату, засмотрелся на лестницу и задел ножку стола. Потерял равновесие, упал с грохотом. Похож