Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова
– Вот ты наставник мой. Мужчина. Так объясни. Я же всё про него знаю. Знаю, какой он. Почему ж…
Она смешалась и не решилась договорить.
Клесх закрыл глаза. Рана его заживала хорошо, но он ещё был бледен. Целителям удалось собрать кости и жилы, а значит, со временем вернутся и сила, и ловкость.
– Почему одного любишь, а от другого с души воротит? – Он понял Лесану без слов. – Да кто ж тебе ответ даст? Потому. Лют – не самый плохой выбор. Но и не самый лучший.
Девушка с тоской поглядела в чащу.
– Сердцу не прикажешь, – добавил наставник. – А что дальше будет, поглядим.
Глава 63
Зван и его стая возвращались в Переходы. Поперву неслись на пределе сил, опасаясь погони. Однако к исходу этих изнурительно долгих суток поняли наконец, что никто их не преследует. Отыскали старый лог, заросший густым кустарником, там и заснули вповалку.
Их битва на гати была короткой и кровавой. Волки не ожидали удара в спину, потому погибли, не успев толком защититься. Да и как защитишься от рогатины. Звану, правда, разорвали плечо, но плоть потихоньку затягивалась. Мясо есть мясо: болит сильно, а заживает быстро.
Охотники дали ходящим уйти невозбранно. Может, и хотели бы кинуться вдогон, но достало других хлопот. Однако Цитадель знала про Переходы. А это для Звана и его стаи означало только одно: с людьми придётся договариваться. Придётся учиться жить и рядом, и опричь. Этого уже не избегнуть.
После битвы на гати привычный уклад перевернулся с ног на голову. В одном Серый был прав: «Лес велик, а укрыться негде».
Перемены всегда страшат. Зла и добра в них поровну.
Мужчины шли настолько быстро, насколько могли. Осенённых в пещерах осталось чуть больше десятка, а баб и ребятишек следовало кормить. Луна уже подходила. Вот и поспешали.
У Черты их встретил Дивен.
Обнялись.
– Как вы тут? – спросил Зван. – Все целы? Все в уме?
Вопрос был непраздный, но Дивен вместо толкового ответа развёл руками.
– Уж не знаю, что и сказать.
Вожак нахмурился. Он устал, да и напряжение последних седмиц сказывалось, вынуждало досадовать.
– Ну? Говори толком!
Дивен задумчиво потёр подбородок.
– Я надысь жену кормил. Она ж у меня совсем слабая после родов. Крови дал, а её вытошнило. Думал, занемогла. Испугался. Но Велигиных кормить стали – та же беда. Все здоровы, а блюют, аж нутро выплёвывают.
Зван тяжело опустился на поваленное дерево.
– Все здоровы, а крови не хотят?
Растерянный Дивен сел рядом.
– Выходит так.
Вожак на эти слова горько усмехнулся.
– Идём. Устал я, сил нет.
Пещеры встретили воротившихся тишиной и прохладой. Мужчины разошлись по избам.
Дивен тоже направился домой. У него сердце изболелось за жену. Она уж который день была сама не своя. Спала плохо, да и Лесана постоянно плакала, чувствовала, видать, материну тревогу. И как их обеих утешить, Дивен не ведал.
Войдя в сени, он замер на пороге. Слада опять не спала. Он слышал, как она ходит по горнице и негромко напевает. То ли укачивала меньшую, то ли сама не могла заснуть и старалась хоть как-то разогнать снедавшую её тоску. Слада часто пела эту песню. И Дивен знал её от слова до слова. Слышал сотни раз… Но нынче отчего-то в горле встал ком.
Лес шумит вековой за околицей села.
Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.
Я тебя, милый друг, всё из леса ждала.
А моё веретено только кружится быстрей.
Вот и вечер уже, солнце скрылось за горой.
Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.
Лишь тревога на сердце, потеряла я покой.
А моё веретено только кружится быстрей.
Ночь пришла на порог. Только милого всё нет.
Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.
Ночь-разлучницу прошу: «Подскажи ты мне ответ!»
А моё веретено только кружится быстрей.
Как найти мне тебя? Где же ты, милый друг?
Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.
За тебя я пройду сто потерь, сто разлук.
А моё веретено только кружится быстрей.
Пусть тебе, любый мой, моя нить укажет путь.
Верю я: ты придёшь. Ночи нас не разлучить.
Злобным морокам лесным – им тебя не обмануть.
И своё веретено не устану я крутить.[31]
– Слада, – тихо позвал муж.
Она оглянулась и измученно ему улыбнулась.
– Скажи мне, что с тобой? – Дивен подошёл, перенял у неё из рук спящую дочь. – Что?
Однако когда жена села на скамью и расплакалась, он оказался не готов к тому, что услышал.
– Я хочу домой… Я так устала!
Дивен растерялся, не зная, что ей ответить или сказать. Куда домой?
– Мне которую уж ночь дед снится. И знаешь, что говорит? Любовь, мол, сила полноводная. Ради неё лишь страхи забывают. Она и душу исцеляет. – Женщина спрятала лицо в ладонях и проговорила сквозь сызнова подступившие к горлу рыдания: – Я так соскучилась по маме!
– Слада, – потрясённо прошептал Дивен, чувствуя, как подкашиваются ноги.
– Она ведь меня и не узнает, – глухо продолжала жена. – Столько вёсен прошло… Зоряны нет, а Слада ей чужая.
Допрежь не доводилось Дивену ощущать себя столь беспомощным. Надо было что-то сказать, как-то утешить, но вместо этого он спросил:
– Слада, почему ты их помнишь?
И она ответила, превозмогая слёзы:
– Не знаю…
Глава 64
– ЕДУ-У-УТ!!! Наши еду-у-ут! – завопил из окна северной башни Русай.
Уже который день он просиживал тут, в тоске глядя на убегающую в лес дорогу. Дорога оставалась пустынна. Мальчонку снедала тоска. Все, кто дорог ему был в Цитадели, уехали. И как сгинули.
И вроде все старались вести себя, как заведено: своим чередом тянулись уроки, суетились служки, но будто осиротели и каменная твердыня, и её насельники, будто оцепенели в ожидании.
Девки из прислуги и приживалок нет-нет да прятали заплаканные глаза. И даже тётка Матрела всякий раз спрашивала Руську, когда спускался он со своей верхотуры:
– Не видать?
Он уныло качал головой. Стряпуха вздыхала. А мальчонок не догадывался, что жалела она не уехавших обережников, а его, исхудавшего, почерневшего от тоски. Воев-то что караулить? Приедут в свой черёд или нарочного пошлют, который скажет, чтобы готовили мыльни и стряпали трапезу.
Но
