Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова
– Вкусная!
Не человек. Не человек!
Лесана закрыла глаза, чувствуя, как слёзы всё текут и текут из-под ресниц. А когда жёсткие губы коснулись её губ, она, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась. Девушка прижималась лбом к его лбу, цеплялась за задубевшую от крови рубаху и рыдала навзрыд. Казалось, все слёзы, непролитые за долгие вёсны служения Цитадели, выплёскивались из неё именно теперь.
Уходила из сердца, смытая этой полноводной рекой, Айлиша, уносило глубокую вину перед Тамиром и страх перед Донатосом… Солёный поток вымывал из души боль по Дарине, по Эльхе, по погибшим друзьям, по родителям и сёстрам, для которых стала чужинкой, по сгинувшей без возврата юности, по утраченной тогда же первой любви…
Лют стискивал Лесану в объятиях, а она продолжала рыдать и никак не могла успокоиться. Потому что боль хлестала из неё потоком, неслась неудержимой волной, опустошая и освобождая сердце для того, кто не мог, не должен был в нём поселиться. Для волка, который не поймёшь, когда врёт, а когда говорит правду. Для её волка.
– Вот есть же дуры, – шептал оборотень, вжимая Лесану в себя.
Глава 62
Как только Серый упал, Светла тот же миг поникла, перестала блажить и рваться. Стрежень отпустил её, потому что сам едва не валился с ног от усталости. Скаженная бросилась к волчьей туше, рухнула на колени, уткнулась носом в жёсткую шерсть и затихла. Она пролежала так едва не оборот. Не плакала, не кричала. Про неё даже позабыли. Хватало других забот.
Дружинники помогали целителям с ранеными. Колдуны упокоевали павших.
Когда Донатос воротился от телеги с мертвецами, дурочка по-прежнему лежала на окоченевшем волке. Наузник присел рядом и осторожно убрал с лица девушки растрепавшиеся волосы.
– Светла. Хватит лежать. Поднимайся.
Скаженная смотрела сквозь него.
Колдун поднял её, обхватив за плечи. Безвольная, словно тряпичная кукла, девушка не сопротивлялась. Донатос отвёл её в сторону и кивнул дружинникам, чтобы унесли тушу оборотня. Однако стоило им приблизиться, Светла вцепилась в рубаху обережника и засипела сорванным голосом:
– Не трогайте его! Не трогайте! Не трогайте! – Несчастная тряслась и глядела с такой мольбой, словно люди задумали живьём закопать её брата в землю. – Я виновата! Виновата-а-а!!! – хрипела она, глотая слёзы.
– Светла, Светла, – успокаивал дурёху колдун. – Нив чём ты не виновата. Успокойся…
– Я знала, знала… – продолжала она надсадно причитать, цепляясь ледяными пальцами за его рубаху. – Тот другой всё вывернул, всех искалечил. И меня, и тебя, и его. Всех! Я знала… Я виновата…
Она дрожала, словно в горячке. А как увидела, что несколько парней всё-таки подхватили тушу волколака, пошатнулась, протянула руки к окровавленному зверю и тихо заплакала:
– Хвостик, Хвостик… пожди чуть-чуть… Хво-о-о-остик…
Донатос прижал скаженную к себе, а она беспомощно повисла у него на руках, по-прежнему силясь дозваться того, кто больше её не слышал. Колдун гладил дурочку по спутанным волосам, пытался увести, но она упиралась и с безнадёжным отчаянием рыдала взахлёб.
– Он же брат мой! Брат родной! Тот другой меня ума лишил, а его сердца! Не виноват он… – И сызнова озиралась, искала глазами мёртвого волка, сипела: – Хвостик, Хвостик, пожди меня…
Как Донатос ни силился, но так и не уразумел, кто кого чего лишил и о чём она шепчет.
– Не успела я, – заходилась Светла. – Не успе-е-ела-а-а…
У колдуна рвалось сердце, но он не понимал её. Видел лишь: после нынешнего побоища девка, и без того скорбная рассудком, лишилась последнего ума.
Донатос опустил скаженную на землю, но она на коленях, путаясь в подоле, сызнова поползла к оборотню. Колдун не нашёл в себе сил удержать. Подумал: пусть поймёт, что мёртвый, выплачется, авось легче станет.
Светла же вцепилась в шерсть волколака, начала трясти и хрипло, прерывисто звать:
– Светел, Светел… я же чуть не успела! Хвостик!
Страшно и больно было глядеть на эту отчаянную скорбь.
Скаженная смолкла, лишь когда её тонкие пальцы провалились в остывшую уже ножевую рану. Дурочка долго-долго разглядывала чёрную от крови ладонь. А потом будто угасла. Легла рядом с остывшей тушей, прижалась щекой к впалому волчьему боку и закрыла глаза.
Она уже не плакала и не лопотала, когда её подняли и уложили в одну из телег. Не отзывалась, когда окликали по имени и тормошили. Просто смотрела перед собой и молчала. Словно оцепенела.
– Светла, – тихо звал Донатос. – Светла…
Девушка безмолвствовала. И не было больше в её глазах ни безумия, ни слёз, ни переливчатых разноцветных искр. Только пустота.
* * *
Клесха, крепко схваченного повязками, бледного до синевы, но живого и злющего, устроили в одном из возков. И теперь рассказывали ему о потерях.
Раненых сочли уже не меньше пятнадцати человек. Целители с ног сбились. Погибших покуда насчитали: семерых среди дружинников и двоих среди ратоборцев. Гляд и Сней сложили головы, защищая возок, в котором сидела Светла. Остались Печища с Любянами без воев.
Скорбные перечисления прервал неожиданный взрыв хохота, несущийся от дальних телег. Парни, стоявшие там, заходились от души. Когда к ним подступались выяснить причину внезапного веселья, число безудержно хохочущих только возрастало.
Клесх приказал себя посадить, чтобы понять, чего такого приключилось в той стороне обоза, где уже в несколько десятков глоток заходились обережники.
– Да раздайтесь вы в стороны, кони! – рявкнул Любор.
Молодой целитель, как наседка, квохтал над главой, боясь позволить тому лишнее движение.
Когда же смеющиеся расступились, взору предстал скрюченный Ильд.
Одной рукой старый крефф держался за простреленную поясницу, а другой сжимал выдернутый из борта телеги деревянный дрын, на который теперь опирался, словно на клюку.
Как у тщедушного старца хватило сил выворотить такую орясину, осталось загадкой. Однако, совершив сей подвиг, двинуться дальше в своём удальстве Ильд уже не смог, ибо застыл в стойке бабы, дёргающей репу. Эдакой раскорякой он простоял до самого окончания битвы, покуда не хватились. Как обережника не задрали волки или свои же не подбодрили в суматохе случайной стрелой в зад, поди пойми.
– Что ж вы ржёте, жеребцы? – стонал Ильд, сам едва сдерживая смех. – Я ж молодших защищал.
Под раскаты безудержного хохота целителя донесли до ближайшей телеги, где передали на попечение сбившегося сног Ихтора.
– А Руста где? Дарен? – спросил Клесх.
От смеха рана у него раскрылась, и повязка набрякла от крови.
– Дарен сгиб. Руста тоже, – угрюмо известил Елец. –
