ДМБ 1996 - Никита Киров

— И чё явился?

— Базар к тебе есть. Предложить кое-что хочу.

— И чё?

— Покажись!

Я просто тянул время, выжидая подходящую возможность. Всё подготовлено, надо только направить Вадика куда нужно.

Семёнов сидел недалеко от меня, просунув ствол ПМ между досок палисадника. Моржов обходил дом через заросли высохшей полыни, но умудрялся не шуметь. А Пешкина так и не видно. Но он скоро прибежит следить за обстановкой.

— Не, не собираюсь выходить! — отозвался Вадик. — У меня тут автомат, всех положу. Я стрелять умею, сам знаешь.

— Ты не понимаешь, куда встрял, — сказал я, но тише, потому что крики могли привлечь внимание соседей.

Лишние уши не нужны. Хотя злющая собака неподалёку гавкала так, что подслушать нас невозможно. А Моржов уже скрылся за домом.

— Тебя и блатные ищут, и менты, и кто хочешь, — продолжал я. — А ты ещё против нас начал показания давать Ерёмину!

— Ничего я ему не давал! — рявкнул Вадик, выглядывая из-за двери. — Это вы на меня настучали! Чё мне ещё делать было? Самовар по пьяни на мину наступил и…

— Я тебя сейчас вытащу из дома и сам ноги оторву! — не выдержал я. — Что, не видел я, как всё было? Ты его толкнул!

— Не было так! Не так всё было! Он пьяный был, споткнулся, я тащить хотел, а он… а там как давай стрелять со всех сторон!

Он будто и правда верил в это. Хотя кто знает, я таких персонажей встречал, у них все плохие, кроме них. А свои дерьмовые поступки они или оправдывают, или вообще про них забывают.

Вадик высунулся из двери сильнее. Небритый, растолстел, но стрелять он точно не разучился. Он что-то держал в полотенце, наверняка ствол. Шмотки дорогие, видно часы и перстень. В братву он пошёл не по нужде, а чтобы понтоваться вещами и статусом. Всегда был таким приблатённым, но стучать это ему не мешало.

— Раз так, — произнёс я, хотя Семёнов протестовал, — то и разбирайся сам. Тебя, короче, грохнут в СИЗО, потому что встрял конкретно, попал по полной, и никаких показаний ты уже не дашь. Ты не один из нас, чтобы мы тебя вытаскивали. Уже команду такую дали — избавиться от тебя. Засунут в камеру, отпетушат и сделают вид, что ты со шконки упал и шею сломал.

— Ты чё? — прошипел старый опер.

Но я делал то, что спланировал.

— А чё припёрся тогда? — голос Вадика стал неуверенным.

— Хотел предложить кое-что. Решили увезти, чтобы ты не попался и показания не дал, а то ты там насочинял уже про журналиста. Потому что по совести хотели поступить, хотя могли бы придушить и закопать. Но… пусть лучше тебя мочат! Нам спокойнее будет. А так бы…

— Погоди! Из-за бабок же, да? Есть бабки!

Вадик, хромая, но не сильно, вышел наружу, держа руку в кармане. Кто-то говорил, что в Бурденко ему поставили титановый сустав в колено, но мы в это не верили. Не хотели верить, а это было бы слишком несправедливо.

Да, про бабки ему тема понятна. Он всех судит по себе, и услышав что-то знакомое, сразу среагировал. Из-за них же он пошёл в киллеры, думая, что так проще и приятнее. Вот и решил, что мы тоже готовы помочь из-за денег, хотя другой бы сразу подумал — а нахрена вывозить, когда проще грохнуть и закопать.

На первый взгляд проще, на деле-то это нам может обернуться множеством других проблем с бандитами. Поэтому нам нужен другой результат.

— У меня с собой десять тонн зелени! — сказал он, похлопал себя по боку кожанки. — Могу заплатить. Вот… смотри, Самовару на реабилитацию, во! Ништяк сделка, да? Я давно хотел к нему зайти.

— А чего не заходил?

— Чё, я обязан, что ли? Сам по своей… — Вадик вовремя заткнулся и продолжил иначе: — Зашёл бы, конечно, некогда просто. Меня ещё Шустрый тогда ударил, охреневший он, инвалида бить полез. Вот и думаю, что приду к Самовару, а меня выгонят ещё, и деньги в спину кинут.

— Не сочиняй.

— Да я в натуре, Старый, всё бы сделал, чтобы так не было. Но не выйдет уже, в прошлом это. А вообще, отвечаю, никаких показаний не будет. Вот, давайте, я дам бабки Самовару, — он достал пачку, — а вы меня…

От разговора, как он юлил, мне захотелось вымыться, будто куда-то наступил.

Не был он одним из нас, и не мог быть. Мы все были разными, у нас характеры не совпадали, каждый отличался. Кто-то был храбрым, кто-то не очень. Кто-то смелый и сильный, кто-то хитрил.

Но всё же мы были там близки, а этот — никогда и ни с кем. И эти его потуги оправдаться и подкупить не вызывали ничего, кроме презрения.

И тем не менее, я своего добился.

Он не будет сдаваться, но и отстреливаться не выйдет — он уже вышел из дома, и отреагировать не успеет, только бежать. Потому что стоять на месте и палить без укрытия — страшно, убить могут. Побежит, как зверь. Но если что — доберусь до него одним рывком.

— Чё, договорились? — с надеждой спросил Вадик.

— Деньги покажи, — потребовал я.

— Ща. У меня тут…

Митяев отреагировал мгновенно, на автомате. Васька Моржов воевал, но то ли забыл, то ли не придал значения, что Вадик тоже участвовал в боях.

Вот и почуяв движение справа, Вадик выронил то, что держал, и рванул в сторону. Бодро, несмотря на хромоту. На ходу доставал оружие, но пока не вытаскивал: зацепился мушкой, видать.

— Стой! — рявкнул Моржов, пытаясь его преследовать.

Но Вадик, уже напуганный перспективами ареста, уматывал подальше.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул Семёнов. — Милиция!

Но выстрелить он не смог, Вадик легко ушёл с линии огня. У меня же пушки нет, да и мне геройствовать не надо, я здесь для другого: проследить, что всё пойдёт как надо.

Вадик перескочил через забор, несмотря на лишний вес и больную ногу, как мешок упал с той стороны и тут же вскочил. Бежал не так быстро, но зигзагами, чтобы в него было сложно попасть. Перспективы ареста давали ему сил, но в то же время он понимал, что не выйдет остановиться и стрелять, сразу повяжут или хуже — застрелят. Он же не знает, сколько здесь ментов.

А быстро он бежит, прям как на том поле, когда он убегал, толкнув Самовара. Воспоминания об этом были такими реалистичными, что я чувствовал росу от травы, на которой тогда лежал,