ДМБ 1996 - Никита Киров
Бандиты сейчас пытаются выяснить, что Вадик Митяев всё-таки мог слить в ФСБ, и им не до нас. Газон даже сказал, что Налиму попало от Гарика, что тот не разглядел такую угрозу и вовремя не принял меры, зато Фидель оказался в шоколаде за то, что оперативно решил вопрос.
Проверять, насколько это было правдой, они не стали, да и не смогли бы, поэтому пока пытались подбить всё, что могло принести им проблемы. В ближайшее время им не до нас, но это не значит, что забудут. Потом появятся вопросы, а это значит, что надо будет подкинуть им новых проблем.
Ну а мы, закончив с этим, ждали на вокзале. Шустрый вспоминал, как тогда в армии стащили мешок с капустой и хрустели, а Царевич молчал, о чём-то думая.
И мы ждали одного нашего старого знакомого, которого я тоже хотел подключить к делу.
— Сейчас встретим товарища, — сказал я, — устроим. Поедем потом к афганцам, потом к букмекерам, и я отправлюсь к отцу Халявы, он как раз встречу обещал устроить.
— Много дел, — произнёс Царевич и потёр высунувшееся из-под шапки ухо.
— Не то слово. Зато теперь начинаем серьёзно, — произнёс я.
Глава 19
Мы стояли на вокзале и вспоминали нашего товарища.
Ну, парни-то его так не называют, он же был нашим командиром. Но я-то понимал, что на гражданке всё будет иначе, да и по факту он был таким же пацаном, просто чуть старше нас.
Было что вспомнить.
Нового взводного мы тогда невзлюбили сразу. А как иначе? Вместо погибшего Ковальчука, прошедшего Афган, которого мы все уважали, прислали зелёного летёху, который и с армией-то особо не был связан.
Он окончил вуз с военной кафедрой и сразу попал к нам. Этих гражданских «двухгодичников» мы повидали в других ротах, и всем было понятно, чем это грозит — ничем хорошим.
Звали его Магадеев Ильдар, но мы сразу прозвали его между собой Маугли, да и другие офицеры тоже так его называли, только тихонько, чтобы мы не слышали.
Смуглый он был и черноглазый, как Маугли из советского мультика. Родом из Казани, вроде как мусульманин, но мы не спрашивали, а он не говорил.
Прибыл и сразу давай наводить свои порядки. Это нельзя, так не положено, слушайте меня, я командир. И голос у него прорезался не сразу, поэтому он порой визжал или упрашивал.
Чуть что, кричал: «Ты как с офицером разговариваешь», нашёл нычку Шопена, где тот хранил спирт — нашу неприкосновенную жидкую валюту, которую мы меняли на всякие полезные мелочи, и вылил в сортир. Ещё однажды наорал на Газона, думая, что тот потерял автомат, хотя Саня всегда ходил с ручным пулемётом.
И больше всего нас раздражало то, что мы-то в боях были с самых первых дней, даже в штурме Совмина участвовали и хлебозавод брали, а он прибыл совсем недавно и ни хрена в этом всём не понимал.
Аверин, который командовал ротой, пытался его обучать, а мы сделали вывод, что он в первом же бою нас положит. В первом бою Маугли нас не положил и сам выжил, и во втором тоже. И в третьем он умудрялся командовать, хотя его трясло и рвало от страха.
Постепенно и он показал себя с другой стороны, начал сам вести себя, как положено командиру, и наше мнение о нём начало меняться.
* * *
В городе не смолкали взрывы и пальба — прямо сейчас шёл штурм площади «Минутка». Яростный и жестокий бой стихать не думал. Пацаны шли в атаку, но «духи» засели в укреплениях и не собирались оттуда уходить.
В какой-то момент земля содрогнулась от взрыва бомб, а над головой с рёвом пролетели самолёты.
— Хоть бы не на наших сбросили, — приговаривал Царевич, как молитву, с тревогой глядя в небо. — Хоть бы не на наших.
У всех были такие мысли, ведь мы все видели, что бывает, когда на нас с неба сыпятся наши же бомбы. Ошибка, но нам от неё не легче.
На площадь нас не отправили, у нас была другая задача — не допустить выхода «духов» нашим в тыл. Но наша задача была одна, у врага — другая. Компромисса быть не могло, и никто не собирался уступать.
Навык копать мы развивали с первых дней, и сапёрная лопатка была нашим спасением. Зарывались даже в ледяную грязь, находя дыры в асфальте, его же кусками и кусками мёрзлого грунта, выломанного взрывами, сооружали перед собой хоть какие-то укрытия от пуль и осколков.
А куда деться? Ведь впереди по нам палил танк.
Т-64, дудаевский, с зелёным флагом на антенне, укрытый за полуразрушенным магазином, молотил из пушки, посылая один снаряд за другим, а пулемёт не затыкался. Наши БМП уже сгорели, не выдержав попаданий, а другие танки сейчас на «Минутке», им не до нас.
Вот мы и закапывались, чтобы выжить. Холодно, сыро, во рту песок и щебень, в животе тошнота, а в ушах звон. Ныли ободранные локти и колени. Ну а наш летёха-недоносок куда-то пропал. Для него это был не самый первый бой, и, скорее всего, он или помер, или удрал. Хотя в предыдущие разы держался, но в этот раз точно пропадёт. Так думали мы все.
Пулемётные очереди продолжались, но когда они ненадолго затыкались, мы слышали стоны.
— Батона зацепило, — передавали мы по цепочке.
Он лежал в воронке, и пойти туда — смерть. И всё же мы решили ползти туда с Халявой, пока остальные прикрывали. Шустрый уже был там.
И доползли. В воронке, где лежал Батон, рядом с ним возился кто-то из наших: приложил к ране чистые тампоны, только что взятые из аптечки, и обвязывал их бинтами. Всё чин чинарём, как полагается. Пустой тюбик обезболивающего с иглой валялся рядом.
— Всё-всё, — успокаивал раненого лейтенант, навалившись на него, чтобы тот не поднялся. — Всё, закончил. Не ссы! Сержант, в медроту его! Организуй доставку!
Ëперный театр! С удивлением для себя в этой воронке я увидел Маугли. Лейтенант был белый, как смерть, глаза дикие, весь в крови, но чужой. Зубы стучали, но он, оказывается, не сбежал и был готов драться дальше. И командовать тоже.
— Халява, Шустрый — выполнять! — приказал я.
— Там ещё смотри! — Маугли притянул
