Атаман - Алексей Викторович Вязовский
— Где городские стены? — спросил я провожатых.
— Их никогда не было, — охотно пояснили мне. — Калькутта выросла из трех бедных деревень, когда пришли инглиси. Потом, когда на нас стали нападать маратхи, был выкопан большой ров. Не так давно его засыпали и превратили в улицу. Никто не осмеливался бросить вызов Почтенной компании.
Сказав эти слова, мои провожатые смутились. Своими глазами видели тех, кто решил не просто бросить вызов англичанам, но имел для этого достаточно сил и средств. Часики тикали, приближая гибель столицы Бенгалии.
(1) Дхоти — традиционный индийский вариант, заменяющий брюки, прямоугольная полоса ткани длиной 2—5 м, обёртываемая вокруг ног и бёдер с пропусканием одного конца между ног.
(2) Бания Калькутты — это не каста, а объединение торговцев, банкиров и ростовщиков без различия происхождения. Под влиянием англичан сложился некий тип члена бании — бабусы. Это были люди с зачатками английского воспитания, склонные к погоне за наживой и безудержным кутежам. Впоследствии из их среды вышли многие известные деятели Индии.
(Бегум Самру — княгиня Сардханы, военачальник и богатейшая женщина)
Глава 16
Особняк Бабу Рамдулала Дея был воплощением власти денег. Мы свернули с широкой аллеи на тихую, идеально чистую улицу и остановились перед коваными ажурными воротами. За ними открылся небольшой ухоженный сад, благоухающий ночными цветами, радующий ровными линиями стриженных кустарникова. В глубине его высился дворец. Не дом — именно дворец, способный принять уйму народу. Массивное трехэтажное здание, выкрашенное в темно-красный цвет, напоминало рубин в свете факелов и многочисленных фонарей у входа. Его фасад был подчинен строгой геометрии, создаваемой рядами сдвоенных колонн. Между ними светились теплым желтым светом большие окна, защищенные от пыли и уличного шума зелеными ставнями и вычурными коваными решетками. Черепичная крыша с изящными фронтонами возвышалась над открытой верандой третьего этажа, довершая впечатление мощи и изысканности. Это был не просто богатый дом; это была твердыня финансовой империи бенгальского Ротшильда.
Нас встретили молчаливые слуги в белых ливреях, приняли лошадей и проводили через прохладный мраморный вестибюль, уставленный огромными вазами с живыми орхидеями, в просторный зал. Интерьер поражал. Восточная роскошь — дорогие персидские ковры, шелковые ткани на стенах, резная деревянная мебель с инкрустацией слоновой костью — была искусно вписана в европейский антураж в виде высоченных 10-метровых колонн с греческими капителями. В глубине зала притаился небольшой семейный храм, большая лестница вела наверх в жилые комнаты.
— Вам нужно отдохнуть с дороги, — любезно предложили мои провожатые. — Мы приготовили комнату, где можно немного поспать. Там вы найдете уже налитую ванну.
Ванна! Что же вы раньше молчали! Боже, после джунглей с их смертельной экзотикой возвращение к цивилизации дорогого стоит. Еле удержался, чтобы не погнать вприпрыжку.
К ванне прилагались три девушки в столь прозрачных нарядах, что ничего не скрывали. Пухленькие, с множеством золотых украшений — чернобровые персики, да и только.
— Мы, сундари, сахиб, заботимся о мужчинах (1). Ни о чем не беспокойтесь. Мы сделаем вам приятно.
О, да! Они сделали и не один раз. О сне как-то позабылось.
* * *
Через несколько часов меня пригласили на поздний ужин. В обеденном зале стоял большой резной стол красного дерева, окруженный стульями с гнутыми спинками, а не низкие диваны. Бронзовые канделябры со множеством свечей заливали комнату ровным светом. На стенах висели не только миниатюры, но и большие масляные портреты в золоченых рамах. Но центральное место занимала аляповатая индийская акварель на бумаге, изображавшая, как я догадался, богиню Лакшми на бордовом цветке. Два слона поливали на нее воду из кувшина. Внизу шла рукописная надпись.
— Здесь написано: «Прекрасная дама, сидящая на лотосе. Она — богиня богатства».
Голос принадлежал хозяину дома Бабу Рамдулалу Дею — в этом не было сомнений. Банкир буквально вкатился в комнату, и казалось, что с его появлением даже воздух наполнился теплом и энергией. Это был мужчина лет пятидесяти, воплощение понятия «преуспевающий толстяк». Его фигура, облаченная в сияющий золотисто-желтый муслин, напоминала круглую бочку. Лицо — широкое, с мясистым носом, пухлыми щеками, тронутыми румянцем, и маленькими, невероятно живыми глазами-бусинками, которые мгновенно все замечали и все оценивали. На голове — не просто чалма, а произведение искусства из того же золотистого шелка, уложенное сложными, изящными складками. Каждый его палец украшало по массивному золотому перстню с изумрудами и рубинами. Он излучал не просто богатство, а его апогей, его абсолют. Жизнерадостность его была заразительной, но за ней, в глубине этих острых глаз, таился холодный расчет.
— Сахиб Черехов! — Его голос был густым, бархатистым, как хороший херес. Он протянул руки в гостеприимном жесте, браслеты на запястьях мягко звякнули. — Какая честь! Какая редкая удача принять в моем скромном жилище такого прославленного воина! Прошу, прошу, считайте себя как дома! Надеюсь, мои мальчики не доставили вам хлопот своим незваным визитом в лагерь? Юность, горячая кровь, им все интересно, даже военные лагеря!
Он рассмеялся, и его живот приятно колыхался. В его тоне не было и тени беспокойства за сыновей — только уверенность в силе своего золота и данных гарантий.
Меня провели к столу, уже накрытому во французском стиле. Фарфоровые тарелки с гербами, вероятно, английского производства, серебряные столовые приборы, хрустальные бокалы, блюда с закусками, вазы с фруктами. Еда, однако, была роскошной смесью кухонь мира: нежные паштеты, запеченные устрицы, томленые в сливках цыплята карри, ароматный пилав с бараниной и сухофруктами, горы свежих фруктов и сладостей. Никаких живых обезьянок или змей, как в фильме про Индиану Джонса — все цивилизованно, богато и, надо отдать должное, изысканно вкусно. Бабу явно знал толк в гастрономии и умел угодить европейскому вкусу. Он самолично накладывал мне лучшие куски, рассказывая забавные истории о поставщиках и поварах. Сыпал комплиментами русскому оружию и храбрости казаков, слухи о которых уже дошли до Калькутты. Он пил немного, в основном пригубливая бледно-золотистое вино, но ел с большим аппетитом, отдавая предпочтение вегетарианскому бирьяни — пряному рису с экзотическим овощем под названием картошка.
В разгар трапезы, между переменами, банкир вдруг заговорил о другом. Его тон стал чуть более задумчивым, хотя глаза по-прежнему искрились.
— Знаете, сахиб, — начал он, откладывая вилку, — жизнь богатого человека полна парадоксов. Мы накапливаем богатства, строим дворцы, едим изысканную пищу… но иногда самый маленький урок
