Атаман - Алексей Викторович Вязовский
История вроде бы была рассказана искренне, с чувством. И в то же время навела меня на мысль, она слишком уж к месту. Очень назидательно. «Какой хитрый толстяк, — подумал я, отхлебывая вина. — Ты хочешь сказать, что твоя совесть проснулась вместе с той козочкой? Что ты, накопивший горы золота на горе этих самых людей, спящих в грязи у твоего дворца, вдруг прозрел и возжелал мира? Что ж ты не накормил тысячи, когда они умирали от голода? Не верю!»
Вслух же я сказал, стараясь, чтобы в голосе звучала теплая участливость:
— Очень трогательная и поучительная история, Бабу. Она говорит о вашем добром сердце. Но, простите мою прямоту, я солдат. Я понимаю гарантии, заложников, прекрасный ужин, ласковых женщин, но не понимаю, зачем вы пригласили меня, вражеского офицера, в самый центр Калькутты? Чего вы хотите?
Бабу Рамдулал Дей улыбнулся. Его маленькие глазки сузились, превратившись в щелочки, но блеск в них не погас, а стал еще интенсивнее. Он откинулся на спинку стула, сложив руки на своем внушительном животе.
— Я хочу мира, сахиб Черехов. Вы правы, я купец. Я ценю стабильность. Война разрушает все, — он махнул рукой, будто отгонял назойливую муху. — Рынки рушатся, кредиты не возвращаются, имущество гибнет в огне. Форт-Уильям будет обороняться. Его стены крепки, пушки многочисленны. Ваш штурм, даже если он увенчается успехом, сахиб, превратит в руины не только крепость, но и часть города вокруг. Мой дом очень близко к стенам, — он с нежной грустью оглядел роскошный зал. — Одно неточное ядро, одна шальная ракета, — он вздохнул, — и годы труда, красота, накопленная поколениями погибнет. Кроме того, — его голос стал чуть тише, но тверже, — я чувствую ответственность. Не только за свою семью. В Калькутте много уважаемых людей — бабусов, членов моей гильдии. Хотя их энергией, их предприимчивостью создан этот город, англичане не пустят их в Форт-Уильям. Там место только для своих. Где им укрыться во время боя? На улицах? Среди пожаров и мародеров?
Он наклонился вперед, его золотая чалма замерла над столом.
— Мой план прост, сахиб. Я предлагаю вам сделку. Я спрячу всех этих почтенных людей и их семьи здесь, в моем доме. Он большой, с крепкими стенами, с глубокими подвалами. Мы будем тихо сидеть, молиться и ждать конца бури. А вы выделите небольшой отряд ваших храбрых воинов. Всего несколько десятков человек, может полсотни. Они разместятся здесь же, в моем доме и во флигелях. Их задача — охранять нас. Гарантировать, что в этот дом не войдут ни мародеры, ни шальная пуля, ни ваши собственные солдаты, разгоряченные боем и возможностью поживы. Они будут знать — этот дом под защитой их же командира. У вас, знаете ли, репутация — у меня очень хорошая сеть информаторов. За эту защиту, за гарантию безопасности для нас и сохранности моего имущества я заплачу.
Он сделал паузу, давая мне осознать сказанное. Его глаза неотрывно следили за моей реакцией.
— Заплатите? — переспросил я, хотя все было ясно.
Бабу улыбнулся шире.
— Золотом, сахиб. Горами золота. В прямом смысле слова. Позвольте показать вам скромный знак моей искренности и платежеспособности.
Он поднялся с некоторым усилием. Я последовал за ним. Мы прошли через коридор, попали на огромную террасу второго этажа, выходящую во внутренний двор, залитый лунным светом и ароматом ночных цветов. В дальнем углу террасы, под нависающими резными балками, была неприметная, окованная железом дверь. Бабу достал из складок своего сложного наряда массивный старинный ключ, вставил его в замочную скважину. Скрипнули тяжелые петли.
За дверью начинался узкий каменный спуск, уходящий в темноту. Бабу взял со столика у двери небольшой, но яркий масляный фонарь в бронзовом обрамлении.
— Осторожно на ступенях, сахиб.
Мы начали спускаться. Прохладный, сыроватый воздух подвалов сменил удушливую ночную теплоту террасы. Лестница была крутой, ступени — стертыми временем и ногами. Мы спустились глубоко. Наконец, ступени закончились, и мы оказались в небольшом каменном предбаннике. Перед нами была еще одна дверь, еще более массивная, с огромным висячим замком. Бабу снова возился с ключами. Замок щелкнул, дверь со скрежетом отворилась.
Он поднял фонарь.
Свет ворвался в темноту и отразился. Отбился тысячами, десятками тысяч слепящих, желтых, холодных искр. Сперва я просто ослеп. Потом зрение привыкло, и я увидел.
Комната. Большая, выложенная каменными блоками. И в ней горы золота. Не сундуки. Не мешки. Оно лежало просто так. Грудами. Навалом. Как дрова. Как уголь.
Слитки. Тяжелые, тускло поблескивающие в свете фонаря прямоугольники. Их было сотни, сложенные небрежными штабелями вдоль стен.
Монеты. Целые холмы монет, рассыпанные между слитков и на них. Я различил английские гинеи с профилями королей, толстые индийские золотые мухры с персидской вязью, изящные афганские тилла, турецкие пиастры, даже, кажется, испанские дублоны — целый нумизматический музей, но в невообразимых масштабах. Золото струилось, переливалось, заполняя пространство комнаты до половины высоты. Его было больше, чем в сокровищнице хивинского хана, куда водил меня на беглый и потрясенный осмотр Платов после взятия города. Там было богато. Здесь было непостижимо. Казалось, воздух стал тяжелее, гуще от этого немого сияния. Запах металла, пыли и веков ударил в нос.
— Мои скромные сбережения, — прозвучал голос Бабу рядом, но я едва его слышал, ошеломленный открывшимся видом. — Часть этого богатства, значительная часть, может достаться вам. За вашу защиту во время неизбежного шторма, сахиб. Крор рупий. Десять миллионов!
Я молчал, глядя на это немое свидетельство невероятной финансовой мощи. Мысли путались. Такого богатства хватило бы, чтобы содержать армию годами. Чтобы купить лояльность целых провинций. Чтобы обеспечить безбедную жизнь не одному поколению. И все это — за
