Да не судимы будете - Игорь Черемис

— Товарищ генерал всегда так, разве не помнишь?

— Нет.

— Редко у него бывал, — он улыбнулся. — Сейчас пригласит.

И склонился с карандашом над каким-то документом, а я откинулся на спинку неудобного стула и попытался расслабиться.

Ждать пришлось минут десять — я не засекал, но по ощущениям мне даже не захотелось сменить позу. Коротко звякнул звонок одного из телефонов, помощник скосил туда глаза и сказал мне:

— Заходи, приглашает. И вот это захвати.

Он протянул мне одну из папок, что лежали у него на столе. Обычное «дело», название указано не было, но я помнил написанный от руки номер, потому что сам его писал. Дело о самоубийстве Виктора Гинзбурга. Я постарался не выдать своего удивления, потянул на себя тяжелую дверь, толкнул вторую — и вошел в генеральский кабинет.

Чепак устроился неплохо, хотя нынешнее его обиталище было очень похоже на то помещение, в котором он сидел в Сумах — видимо, некоторые наработанные годами привычки просто так не уходят. Только портреты за спиной были другие — в Сумах там висел одинокий Дзержинский, а тут добавились Ленин и почему-то Брежнев. Впрочем, о царивших в украинском управлении порядках я не знал буквально ничего, и эти портреты могли быть, к примеру, отчетливым знаком бунта — возможно, здесь было принято вместо Брежнева вешать главного украинского коммуниста.

Я прошел вперед, остановился по стойке «смирно» и четко произнес:

— Здравствуйте, товарищ генерал!

Чепак поднял голову, сделал удивленные глаза, словно только узнал о моём прибытии, но быстро поднялся, обежал два стола, стоявшие буквой «Т», и схватил меня за руку.

— Здравствуй, Виктор! — он говорил с такой искренностью, что я едва не поверил. — Рад снова тебя видеть, хотя и расстались мы не так давно! Как жизнь, как служба?

— Благодаря вам — хорошо, — я позволил себе легкую улыбку. — Спасибо за лестную характеристику, нынешнее звание я получил, как только мой начальник прочитал, какой я замечательный.

Он расхохотался.

— Они мне все звонили, по кругу! — сказал он. — Твой Денисов, потом этот, с Пятого управления…

— Бобков? Филипп Денисович?

— Да, он, — кивнул Чепак. — Напоследок и Юрий Владимирович почтил, но я и ему то же самое повторил. Да и тебе в лицо скажу — понравился ты мне, я бы с тобой в войну в разведку пошел.

Он хлопнул меня по плечу так, что я чуть пошатнулся и отправился обратно к своему столу. Я остался стоять на месте.

— Чего застыл, иди сюда, — он так и не сел.

Я повиновался.

— Папка у тебя? Открывай, — приказал Чепак. — Вот, смотри — лист о прекращении уголовного дела номер такой-то, обоснование, заключение… вот тут нужна твоя подпись.

Я просмотрел верхний документ в папке и понял, что игра Чепака ещё даже не начиналась — этот документ был полным фуфлом. Я залез чуть вглубь, и мои подозрения лишь подтвердились: дело уже было закрыто в связи со смертью обвиняемого, который изобличен благодаря признанию и имеющимся уликам. Закрывал дело один из следователей Сумского правления, я его помнил, он был готов на всё, что потребует начальство.

Я мысленно пожал плечами и поставил свои закорючки в нужных местах. Мне от этого дела было ни холодно, ни жарко — есть оно, нет его, моя жизнь от этого не менялась. В принципе, нам это надо было проделать ещё в мае, но я тогда зачем-то уперся из-за пропажи Антонины; сейчас я свои мотивы внятно объяснить не мог. Конечно, она призналась, что именно она убила того лесника, но это тоже ничего не меняло — разве только её мужа следовало звать в официальных документах не убийцей, а сообщником. Но на мой нынешний взгляд, закрытие дела Виктора Гинзбурга просто будет актом справедливости. Да и его дочерям будет проще вступать в наследство, хотя там неясная ситуация с матерью. Впрочем, всё это к моему визиту в Киев имело опосредованное отношение.

— Вот, Трофим Павлович, — сказал я. — Всё подписал.

— Подписал? — как-то растерянно переспросил он. — Хорошо, отдай Володе. Ты во сколько сегодня обратно?

— Самолет в восемь, — ответил я.

— В восемь… хорошо, успеешь город посмотреть, — радостно сказал Чепак. — Что ж, был рад тебя видеть. Давай пять.

И протянул мне сложенный пополам листок бумаги.

Я его осторожно взял, развернул и прочитал: «Крещатик, 38, остановка ЦУМ, 12.30». Молча убрал этот листок в карман пиджака и пожал всё ещё протянутую руку бывшего начальника.

— И я рад был вас повидать, Трофим Павлович, — я говорил достаточно искренне. — И рад, что смог помочь.

Уже на улице я остановился в некотором замешательстве. Судя по всему, Чепак всё ещё играл в диверсантов, и я каким-то образом стал главным действующим лицом очередной его игры. Причем лицом такого калибра, что меня не постеснялись вытащить из Москвы под странным предлогом, обведя вокруг пальца весьма грозного начальника Пятого управления. И кто я такой, чтобы ломать этим ребятам их планы? Придется за оставшиеся четыре часа найти этот Крещатик и эту остановку под названием «ЦУМ». Надеюсь, это будет не сложно.

Я закурил и отправился к видневшимся неподалеку такси — изучать общественный транспорт незнакомого города в условиях цейтнота мне не хотелось, а вот повидаться с Савой — хотелось. Сейчас он должен был находиться в своем общежитии.

* * *

Сава выглядел всё тем же модником, но одежку он сменил на что-то более дорогое, о чем говорили фирменные неброские логотипы. Скорее всего, это были турецкие реплики, но могли быть и оригиналы — советская Украина хорошо снабжалась командами торговых и грузовых судов, что приходили в Николаев и Одессу, да и Венгрия была по местным меркам буквально рядом. Ну и деньги у Савы теперь водились в количестве, так что «мальборо» он курил не только по праздникам.

Правда, жил он по-прежнему в крохотной комнатке театрального общежития с удобствами на этаже, куда его каким-то чудом засунул Дутковский — артисты не слишком любили делиться своей жилплощадью. Но «Смеричка» пока ещё была в фаворе у украинских властей, так что худрук, наверное, чувствовал себя