Муля не нервируй… Книга 7 - А. Фонд
— А это что? — удивлённо сказал я, показывая на пальму. — Как пальма так просто растёт в наших климатических условиях?
— А это… — рассмеялась Изольда Мстиславовна, — это — ливистония китайская. Она похожа на пальму, но это, можно сказать, наше растение, которое вполне миролюбиво себя чувствует в климате Маньчжурии.
— Обалдеть, — только и смог пролепетать я.
— А как вы сюда добираетесь? — спросила Дуся, которую интересовали исключительно приземлённые вопросы.
— Да, на электричке. Ну, иногда Ваня мне даёт машину, и меня привозят, но это редко. Я стараюсь не злоупотреблять, — просто сказала Изольда Мстиславовна. — В основном, когда у меня переезд с дачи домой, и наоборот. Я же на зиму все эти растения забираю к себе, потому что они же здесь не выживут с нашими-то морозами. Кроме ливистонии, конечно же. Ливистонию я здесь в совхозную теплицу отдаю на зиму. Хотя у меня тоже есть здесь теплица, но она маленькая. А я вот мечтаю сделать ещё одну, с подогревом. У меня вообще мечта — сделать на этом участке одну сплошную огромную оранжерею.
Изольда Мстиславовна говорила и говорила, всё рассказывала взахлёб:
— А вот здесь у меня растут бешеные огурцы. Осторожнее проходите, пожалуйста. Они плюются семенем почти за сто метров. Такой удивительный механизм: семечко попадает на кожу человека или животного, пронзает его, и обратно уже вытащить его невозможно — это очень больно. Более того, слизь бешенного огурца немного ядовита и, когда попадает в ранку, разъедает там ткани, вызывая ужасный зуд…
— Простите, а зачем вам эти бешеные огурцы на дачном участке? — обалдело спросила Дуся. — Их же даже заквасить нельзя. Лучше бы простые огурцы выращивали.
А Изольда Мстиславовна посмотрела на неё, как на дурочку. И я понял, что эти двое общего языка явно никогда не найдут, поэтому, чтобы завуалировать столь острый момент, сказал:
— Дорогие товарищи женщины, я очень рад, что вы будете вместе здесь находиться, в этом садовом товариществе. Я думаю, что и в лес вы сможете вместе сходить за грибами, за ягодами, и так перекинуться каким словом, и из города ли в город что-нибудь передать. Это всё равно хорошо, такая поддержка.
И Дуся, и Изольда Мстиславовна кисло ухмыльнулись и отвернулись друг от друга.
Ну что же, я хотя бы пытался.
— Муля, я, пожалуй, пойду на наш участок — нужно посмотреть, там же печку растопили, как она дымит или нет, — и с этими словами Дуся торопливо распрощалась с Изольдой Мстиславовной и унеслась прочь.
Мы же остались вдвоём.
— Дуся, скажешь, Грише, что я подойду чуть позже! — крикнул я ей вдогонку.
Она, не оглянувшись, махнула рукой. Я даже не знал, услышала она или нет.
Тем временем Изольда Мстиславовна посмотрела на меня, склонив голову к плечу, и спросила:
— Муля, как это понимать?
— Что? — спросил я.
— Ну вот, с Дусей… это кто? Она тебе кто?.. Это же не твоя мать…
— Можно сказать, что она мне как мать. Дуся меня вырастила с пелёнок. Это моя няня.
Изольда Мстиславовна удивлённо покачала головой и ничего не сказала.
— Ой, а это что за растение? — улыбнулся я, показывая на какой-то особо ужасный кактус.
— Погоди, Муля, с растениями, — тихо сказала Изольда Мстиславовна и серьёзно посмотрела на меня. — Скажи, что у тебя опять с Тельняшевым?
— А что? Всё вроде нормально, — пожал плечами я. — Он поначалу влез в мой проект, насколько я понимаю, кто-то его там поддерживает, «наверху». Но так как в последнее время он активности не проявляет — я ему ни сценарий не отдал, ничего, — то я спокойно себе продолжаю работать. Мы с Йоже Гале сейчас разработали новый план мероприятий, сейчас заканчиваем съёмки, и потом поедем с ним на студию «Мосфильма», и там начнём уже сводить в кучу все эти плёнки, делать фильм, а я буду смотреть, что ещё нужно добавить или как это лучше показать, и на этом всё. Дальше они вернутся к себе на родину и с лентой будут уже работать наши видеооператоры и звукорежиссёры. Когда это всё будет закончено, мы выйдем, ну, как обычно, на цензуру — в Главлит, а потом начнём запускать фильм.
— Так вот, — сказала Изольда Мстиславовна и посмотрела на меня многозначительно, — Тельняшев же работает в Главлите. Отец Тельняшва, я имею в виду.
— Я знаю, — сказал я.
— И вот там есть такая идея — зарубить тебя на заседании Главлита. А когда тебя зарубят и с фильмом будет крышка, то придёт Богдан Тельняшек и раскрутит этот проект, и «спасёт» его. Якобы за это ему даже планируют Ленинскую премию дать.
У меня аж глаза на лоб полезли.
— Ну, ничего себе!
— Да, Муля, так что у тебя вскоре грядут большие неприятности. Я не знаю, как ты разрулишь это. Вот я тебе этого, если что, не говорила… — она многозначительно посмотрела на меня.
— Конечно, конечно, — заверил её я. — Спасибо за предупреждение. Вы даже не думайте, что я что-то кому-то передам. Я вам очень благодарен за то, что вы мне это сказали…
— Ну, мы же друзья, Муля, — улыбнулась она и сказала совершенно другим голосом: — А вот этот кактус — это опунция. Она растёт у нас в Крыму, но я её уже три года закаливаю, приучаю к нашим холодным температурам. И она спокойно выдерживает на открытом грунте даже до октября, ты представляешь? Ну, только подкармливать её надо обильнее, чем в Крыму.
И она затрещала опять о какой-то ерунде. Я ходил за ней, кивал, но мысли мои были все о том, что планирует замутить Тельняшев.
А я ведь удивлялся, что он как-то притих и его не слышно и не видно после того памятного случая на перроне, когда его отец тогда митинговал и пытался меня выгнать. Потом они там сходили к Большакову, но чем там закончилось, я не знаю, Большаков не говорил. И вообще он последнее время со мной старается не пересекаться, поэтому что-то гарантировать или делать какие-то выводы я не могу.
А оно вот как оказывается. То есть они решили: раз Богдан не тянет, это всё не
