Да не судимы будете - Игорь Черемис
Андропов медленно кивнул и зачем-то посмотрел на Бобкова.
— Понимаю, — сказал он. — Ты предлагаешь свернуть эту операцию?
— Или изменить её так, чтобы она приносила более зримую пользу, — подтвердил я.
— Что ж, я понял твою позицию… Мы можем надеяться, что ты больше не будешь врываться в какой-нибудь театр и бить актерам по лицам?
— Я, собственно… — тут я понял, что оправдываться не время. — Так и собирался поступить, Юрий Владимирович.
— Хорошо, на этом и завершим, — Андропов решительно положил руки на стол, словно собираясь вставать — и тут же продолжил: — Кстати, когда ты собираешься следующий раз встречаться с Вячеславом Михайловичем Молотовым?
[1] Шацкая там играла Маргариту и в сцене бала сидела спиной к залу, обнаженная до пояса. Собственно, эта сцена и вызвала основные споры на приемке — говорят, какой-то чиновник поинтересовался, голая ли она с другой стороны, на что ему посоветовали зайти на сцену и посмотреть. Любимов предлагал Высоцкому сыграть Ивана Бездомного, тот даже репетировал, но в итоге отказался, поскольку хотел быть Воландом. Воланда же в первых спектаклях играли Вениамин Смехов и Борис Хмельницкий, потом к ним добавили Всеволода Соболева.
Глава 10
«Не можешь промолвить ни слова»
Судя по всему, пассаж про последнюю фразу появился у Юлиана Семенова не просто так — в КГБ это нехитрое правило знали, использовали и, кажется, даже не задумывались, в каких условиях оно работает, а в каких — нет. В данном случае получился настоящий анекдот, в котором Штирлиц попросил у Мюллера секретные документы, а перед уходом спросил о скрепках. Я же жил не в анекдоте, а в реальности, поэтому меня вопрос Андропова о Молотове не сбил. Я честно доложил, что первой беседой остался недоволен, поскольку с его стороны было заметно недоверие, но сумел договориться о повторном визите, который и собираюсь нанести в следующие выходные. Андропова это, похоже, удовлетворило, начальники разрешили мне уйти, а сами остались — возможно, чтобы обсудить моё поведение.
Так что пауза в разговоре с Молотовым была санкционирована, но и о Таганке с Высоцким я не забыл. Правда, я не знал, что мне делать со знанием о том, что Комитет танцует танго вокруг этого театра — судя по всему, подключать меня к этой операции никто не собирался, а самому лезть в этот змеиный клубок мне не хотелось категорически. Вот только я почему-то был уверен, что лезть придется — не из-за моей упертости, а из-за Татьяны. Впрочем, я смутно помнил, что после рождения ребенка она стала не так интересна Высоцкому — он то ли перегорел, то ли смирился, то ли Влади что-то смогла сделать. В общем, я отложил эту проблему в долгий ящик, понадеявшись на то, что мне хоть немного, но удалось достучаться до Андропова с Бобковым и донести до них простую мысль — играть можно лишь в том случае, когда имеешь возможность контролировать последствия. Контролировать Таганку у КГБ явно не получалось — у этого театра имелся альтернативный выход на самый верх, и, похоже, не один.
В принципе, я примерно знал, кто мог быть этим «стукачом», хотя Бобков не назвал ни одной фамилии, а мой прямой вопрос прилежно проигнорировал. Но сейчас супругой Юрия Любимова, пусть и не официальной, гражданской, была Людмила Целиковская — популярная актриса сороковых, имевшая множество знакомых ещё с тех времен. Скорее всего, кто-то из этих знакомых — или даже детей прежних знакомых — уже дорос до солидной должности в ЦК, позволявшей ему посылать запросы в Комитет государственной безопасности.
Как по мне, этого инициативного товарища, который не мог отказать старой знакомой, нужно было срочно брать под жабры, пока ему не пришла в голову идея использовать своё положение не только для помощи полузабытой актрисе, но и для улучшения собственного благосостояния. Впрочем, любое общество в итоге обрастает вот такими невидимыми горизонтальными связями, разрушить которые практически невозможно. Да и не нужно это никому — я вспомнил того директора комиссионки, к которому ходили мои коллеги из московского управления, и махнул рукой. Ну её, эту Целиковскую, пусть продолжает жаловаться. Буду надеяться, что мои начальники ещё не окончательно впали в маразм, чтобы рубить головы по одному её звонку.
Я вдруг подумал, что в тридцатые могло быть нечто очень похожее. Репрессии вообще были хорошим способом избавиться от тех, кто чем-то не угодил облеченным правом подписи на расстрельных списках начальникам. А поводы… не поздравил внука с днем рождения — чем не повод избавиться от человека? И тогда замечание Молотова об акценте на том, что репрессии были именно «сталинскими» выглядит вполне здраво — те самые начальники маскировали собственное участие в том, что творилось в стране в 1937 году. Интересно будет спросить у отставного министра, что говорит его совесть о сотнях тысячах расстрелянных и миллионах сосланных в лагеря. И ещё интереснее — ответит ли Молотов на этот вопрос или прогонит слишком наглого майора из КГБ со двора с наказом никогда не возвращаться?
Я глянул на время — начало одиннадцатого. Хотелось вернуться домой и всё-таки насладиться выходным днем, но у меня было одно дело, о котором Андропов не сказал, а я не стал напоминать. Кроме Молотова, мне нужно было встретиться ещё и с Маленковым, который жил в Удельной. Ехать туда было попроще, чем до Усово, электрички в сторону Люберец и дальше ходили относительно регулярно, так что я вполне мог добраться до ещё одного отставного премьер-министра, пару часов поговорить с ним и вернуться в Москву в приемлемое время. Я мысленно похвалил себя за грамотное использование выходного дня, но всё же набрал домашний номер и предупредил Татьяну, что буду поздно.
Она ничего не уточняла — уже привыкла, что я иногда могу куда-то
