Оторва. Книга шестая - Ортензия
Чуть позже явился Михаил и положил передо мной листок, в котором я обязана была расписаться о неразглашении. О неразглашении чего — указано не было, одним словом, филькина грамота, но я с умным видом школьницы-комсомолки вывела свою новую подпись, потому как у Бурундуковой была полный отстой. А выяснив, что отправляюсь в лагерь под бдительным присмотром замполита и Артёма (не сообщили ни звания, ни должности), потребовала встречи с Карениным.
Михаил пообещал разобраться, но когда это будет, а уехать, не повидавшись, я наотрез отказалась.
Воздух в кабинете был густым от предвкушения и приглушенных разговоров. Я остановилась в дверях, пытаясь унять дрожь в коленях, когда мой взгляд случайно упал на него. Женя. Он был здесь, в нескольких метрах от меня, его силуэт, его манера держаться — всё это было до боли знакомо и желанно.
«Сейчас или никогда». Я, вероятно, издала какой-то нечленораздельный звук, что-то среднее между вздохом и визгом, и, не раздумывая, рванула вперед.
Я не помнила, как преодолела расстояние, помнила только, как врезалась в него, как мои руки и ноги инстинктивно обвились вокруг его тела. Я повисла на нем, как будто боялась, что он исчезнет, если я хоть на секунду ослаблю хватку. Мои ноги обхватили его талию, руки крепко сжали плечи, прижимаясь к нему всем телом. Я была змеей, обвившей свою добычу, или, скорее, раненой птицей, нашедшей единственную опору.
И тогда, в этом водовороте эмоций, я припала к его губам. Это был порыв, дикий, необузданный, вырвавшийся наружу после ожидания и тоски. Я не думала о последствиях, о том, где мы находимся. Была лишь его близость, его тепло, его запах.
Бедный Женя. Я почувствовала, как его тело напряглось под моими объятиями. Его глаза, кажется, расширились от полного изумления. Я ощутила его дыхание, прерывистое, сбитое. И когда мой язык, словно забыв всякие приличия, начал исследовать его рот, я почувствовала, как он едва не замер. Его губы были мягкими, но в то же время неподвижными, словно он был парализован моим напором. Я чувствовала, как его сердце колотится где-то под моей грудью, в унисон с моим собственным. В этот момент мир сузился до нас двоих, до этого внезапного, страстного столкновения.
Но мне было наплевать на Михаила, который остался на пороге, и на то, как отреагирует Женя. Я соскучилась, и было ощущение, что как минимум несколько месяцев не виделись.
А потом меня буквально оторвали от Каренина, и майор Истомин, ухватив за руку, потащил по коридору. Не стала вырываться. В конце концов, Михаил пообещал, что разберётся, а я ему верила. К тому же, дала слово не сношать мозг Артёму, чтобы у него от тесного общения со мной тик не начался. А ещё полковник спросил, когда я успела так сильно насолить генералу.
Просканировала все последние события, выбрасывая несущественные детали, и не нашла даже мало-мальски подходящей. Всплыла одна мыслишка, но она была столь безумна, что я её отмела, как и все остальные. Но, как оказалось впоследствии, попала в самую точку.
В автомобиле я опять уснула. Сказалась бессонная ночь, и очнулась уже на месте.
В лагере стояла мёртвая тишина. Ни школяров, ни взрослых, а до ужина десять минут. Сначала подумала, что до сих пор с похода не вернулись, но, нырнув в палатку, застала всех девчонок на месте. Добрая половина из которых жалобно стонала, в том числе и Люся. Что называется — посетили могилу неизвестного солдата. Три часа туда, три часа обратно, и там на солнцепёке два часа жарились. Это мне дружно и наперебой вывалили, едва я появилась. Никто из них не привык к такой обуви, вот и заработали себе на ногах жуткие волдыри. Догадалась, что в остальных отрядах дела обстояли ничуть не лучше, и так же расползлись по норам зализывать раны.
Палатка с красным крестом имелась на территории лагеря, вроде амбулаторного пункта, в котором молоденькая медсестра прошлась зелёнкой всем нуждающимся и отправила восвояси. Как говорится: дёшево и сердито. Но не постельный же им режим прописывать, в самом деле.
Увидев у меня повязки на руке и ноге, моментально проявили изрядную долю любопытства.
— Не обращайте внимания, — я пожала плечиками, — тоже мозоли натёрла. — А увидев их удивлённые взгляды, пояснила: — На пляж на четвереньках ходила. И туда, и обратно. Вот и натёрла.
И, оставив их и дальше изумляться, заставила Люсю надеть тапочки и доковылять до палатки замполита, где застала четырёх офицеров за круглым столом, среди которых был и мой личный охранник.
Охранник, бляха-муха! Мало того что между нашими палатками более двухсот метров, так ещё и внутри окопался. Или он вовсе не для этого прибыл?
Не стала зацикливаться, и когда все четверо уставились на меня, поманила Артёма пальцем.
Вслед за ним выбрался майор Истомин и грозно глянул на солдатика, который осуществлял охрану командирской палатки, но я поспешила на выручку.
— Товарищ майор, это я виновата. Он честно попытался не пустить. Поэтому вбейте наряду в голову или объявление вывесьте на видном месте, в котором будет сказано, что Бурундуковая Ева может входить и заходить в палатку, когда ей заблагорассудится. Это сразу уберёт ненужные вопросы. — И, приблизившись к замполиту, прошептала на ухо: — Александр Николаевич, вы же сами понимаете, что я всё равно прорвусь, если мне срочно понадобится, а кто попытается перекрыть дорогу — сломаю палец.
Отодвинулась на полметра и обаятельно улыбнулась.
Истомин ошарашенно глянул на меня, потоптался на пороге и, ни слова не говоря, нырнул в тамбур. Понадеялась, что составлять текст объявления, а я сразу схватила Артёма за руку.
— Где твоя мазь? Моя подруга растёрла себе ноги в кровь, — и кивнула в сторону Люси.
Артём глянул на меня, перевёл взгляд на Люсю и снова на меня.
— Ева, у меня всего один тюбик с собой, и на всех девушек, кто будет натирать ноги неудобной обувью, его не хватит.
— Вот поэтому я и привела подругу сюда, а не тебя к нам в палатку. Тогда бы точно не хватило, — зашипела я на него, — Как будто сама не соображаю.
— Ноги хоть помыла? — с обречённым видом поинтересовался Артём и, когда Люся интенсивно закивала, указал на табуретку, а сам исчез в чреве палатки.
Ужинать из нашего отряда мы пошли вдвоём с Люсей. Остальные выкупили в поселковом магазине, где находилась могила Неизвестного Солдата, всё, что имело отношение к сладкому:
