Суворовец. Том 3 - Анна Наумова
А потом нашла в себе силы и сказала то, о чем я и сам догадывался:
— Как здорово, что ты посоветовал нам поменять тогда замки! Мама с папой все отмахивались, отмахивались… Чуть ли не тысячу раз пришлось уговаривать вызвать слесаря… Говорили, что я «просто нагнетаю».
Угу… Побольше бы таких «нагнетающих».
Где-то родителей моей девушки можно понять. Это мы с Настей вот-вот — и войдем в перестройку. А они — до мозга костей советские люди. Я и свою-то бабулю еле-еле отучил хранить ключ под ковриком.
— Поменяли замки же? — бодро сказал я, изо всех сил стараясь, чтобы мое хорошее настроение передалось и расстроенной девушке. — Вот и хорошо! Молодцы! Чего рыдать? — И, вспомнив про несчастного влюбленного, торопливо добавил: — Настюш! Тут еще Димка позвонить хочет! Завтра я в наряд заступаю. А вот послезавтра можно на КПП пересечься! В наше время! Все! Целую тебя! Я побег! Пока!
— Пока… — прошелестел в трубке любимый голос. И оттуда полетели короткие гудки.
— Эй, Димон! — подозвал я истомившегося в ожидании приятеля. — На, держи трубку! Телефон свободен! Давай, наяривай своей ненаглядной!
Обрадованный Зубов со скоростью метеора подлетел ко мне, выхватил из рук еще теплую трубку и начал яростно крутить диск телефона. Какой-то наш поэт сегодня чересчур бойкий…
Ну а я, одернув форму, зашагал обратно в расположение.
* * *
Близился отбой — время, после которого у нас, как правило, и начиналась «самая жизнь». Нет, конечно же, мы и днем трепались постоянно между собой. Но день — все-таки день. Алгебра, физика, химия, литература… И наряды, само собой, никто не отменял. А еще — строевую, тактику… Поэтому днем мы обычно трепались о том, о сем. То бишь обсуждали преподов, подкалывали друг друга и все в таком духе.
А вот ночью мы терли с пацанами на самые серьезные темы. За жизнь то бишь. О том, какие парни нравятся девушкам. О том, как сложно в наше время найти верную девчонку. О том, куда поступать после окончания училища… И все в таком духе…
Сейчас уже началась подготовка к ноябрьскому параду. А посему на неделе нас гоняли «тренировать коробку» от забора до обеда. И мы, завалившись в койки, засыпали почти моментально. Пятки болели нещадно. А в ушах еще какое-то время звенели хриплые команды прапора «Синички».
Но сегодня никакой строевой не было. Довольные и румяные пацаны, вдоволь нацеловавшиеся с девушками и отведавшие мамкиного борща и ситро из автомата, вернулись из увольнения. А кое-кто, кажись, и ситро не ограничился. Я живо смекнул, что Зубов сегодня, кажись, мужчиной стал. То бишь винца попробовал… Больно уж взбудораженный он был. Будто на ежа сел. А когда Димка подлетел ко мне и выхватил трубку из рук, я учуял несильный, но стойкий запах.
Идиотус обыкновениус… Учи, учи, а в итоге одни двойки! Понимаю, конечно, что с «Рондо», который освежает дыхание и облегчает понимание, суворовцы семидесятых не знакомы. Но хоть елкой-то мог зажевать!
Повезло еще, что Ланской нас с Димкой на КПП не застукал, когда мы вернулись почти одновременно и едва не опоздали. Если б учуял запах — точняк устроил бы разнос обоим. Ему — за «синюю дыню», а мне — за то, что вице-сержант, а посему за все в ответе…
— Че такой кислый, Тим? — пристал Димка к одному из близнецов, скидывая шлепки и устраиваясь на кровати. — Анекдот на ночь будет?
Все никак не угомонится.
«ТТ-шки», то есть близнецы Белкины, например, имели привычку перед сном всенепременно рассказывать нам какие-нибудь анекдоты. Поначалу они пробовали было развлекать нас лагерными страшилками про черную машину, красное пятно на стене и гробик на колесиках. Но эта шняга никому не зашла. Мы все же уже не дети были. Страшилки были никому не интересны.
А вот поржать мы всегда были «за».
У совершенно одинаковых братьев в загашнике суворовского мозга всегда был припасен десяток новеньких анекдотов. Причем они каждый раз рассказывали новый. Где Белкины пополняли свою энциклопедию, я ума не приложу. Интернета-то в нашем мире еще нет… Да и в библиотеке фиг найдешь справочник с историями про Вовочку, русского, поляка и немца и армянское радио…
Даже замученные полировкой плаца, близнецы не засыпали, не рассказав какую-нибудь хохму. А сегодня — и вовсе без анекдота засыпать не полагается. Строевой не было, никто не устал. Напротив, все счастливые и довольные после долгожданного увала…
Обычно и Тимур, и Тимка охотно откликались на просьбу потравить парочку анекдотов. Но сегодня, как ни странно, Тим в ответ на восклицание Димки только хмуро вздернул тощими плечами, забрался под одеяло и накрылся с головой. Все, мол, кина не будет. Электричество кончилось.
— Не понял… — протянул Зубов, никак не ожидавший такой реакции. — С чего-то баня вдруг упала? А где ежевечернее выступление Тарапуньки и Штепселя? Или хотя бы просто Тарапуньки… Тимур? Тимур! Ну если Тиму вожжа под хвост попала, хоть ты-то расскажи! Хотя бы про маленького мальчика… Если уж анекдоты не прут!
Реакция другого близнеца была почти такой же. Тимур Белкин тоже ничего не ответил. Нахмурился, соскочил с кровати и сделал вид, что ему позарез надо что-то найти у себя в тумбочке.
— У вас че, траур? — не унимался не в меру веселый Зубов. — А, пацаны? Че в молчанку-то играете?
Вот чудик! Никаких намеков не понимает!
Кажись, сейчас огребет по полной!
Так и вышло.
Тимур вдруг с силой захлопнул дверцу тумбочки и выпрямился во весь свой небольшой рост. Подскочил к Димке и, сжав побелевшие кулаки, злобно прошипел:
— Заткнись, Зубов… Заткнись! Иначе я…
Пацаны, бывшие свидетелями этой сцены, замерли… Воцарилось недоуменное молчание. А я тем временем живенько подскочил к Зубову и оттащил его в сторону, брякнув первое, что пришло в голову:
— Зуб! Эй, Зуб! Слушай, я спросить тебя хотел… Ты ж стихи писать умеешь? У мамы моей тут юбилей намечается… Может, ты мне сварганишь стихотворение? Чтобы я подарил… За мной не убудет!
— Че? — Зубов недоумевающе повернулся ко мне, дыхнул, и я снова почувствовал хорошие такие промилле.
— Пойдем, пойдем! — потащил я в коридор ничего не понимающего Димку.
А потом, уже без свидетелей, хмуро сказал юному сомелье:
— Слушай, «Зуб»! Ты не понял, что ли, что у них что-то случилось?
— Я? — глупо улыбнулся Димка. — А
