Военный инженер товарища Сталина 3 - Анджей Б.

Последняя фраза заставила полковника пустить обильную пену из губ.

Так начинался первый день экспедиции.

…И как покажут дальнейшие события, этот день станет действительно первым в череде тех странных событий, что ждали их впереди.

Глава 10

1945 год. 12 января.

На подступах к Берлину.

Радостный хохот Борьки, дерганье паровоза — состав тронулся. Спустя час или два, сквозь прорехи сознания, я услышал бой церковных часов. Мы въехали в какой-то населенный пункт. Дальше только черная бездна. Я провалился в небытие.

… Прошло три дня с момента нашей поездки на поезде. В тот день меня привели в чувство сразу, как только состав остановился на перроне. Название городка по-немецки не помню, но в памяти остались его церкви с колокольным звоном. Еще почему-то всплывала в сознании отощавшая собака, которую подкармливали советские солдаты. После стольких дней мытарств среди немецких войск, родная русская речь настолько врезалась мне в память в эти первые дни вызволения из плена, что на глазах выступали слезы. Мой юный друг реагировал по-своему.

— Я Борька! — орал он от радости, хлопая солдат по плечу. — Был партизаном. Потом видел Бормана — вот как тебя сейчас! — тискал в объятьях бойца. — Зуб даю, в натуре! Не веришь?

Колонны русских войск шли на Берлин. Кто-то останавливался, слушал геройского парня. Кто-то хмыкал и крутил у виска. Кто-то делился махоркой. А Борька орал во весь голос:

— Бежали от фельдмаршала Клейста вон с тем Саней! — махал рукой на меня. — Затем спали у белого рояля в Берлине. Подобрали подпольщики. А вот этот — показывал на Скорцени, держа под локоть как лучшего друга, — примкнул к нам в Штутгарте. Переводчик, короче. Не веришь, бродяга? — тащил зазевавшегося солдата к себе. — Я, чтоб тебе ногу в печенку, между прочим, и Гиммлера видел. Нас в рейхсканцелярию в тот день затащили. Дай спирта хлебнуть! — и, сделав глоток из фляги оторопевшего солдата, мчался к другому. И к третьему. К пятому. Повсюду, где его окружали наступающие бойцы, он представлял человека со шрамом как своего переводчика. Давясь хохотом, я наблюдал, как Скорцени покорно, словно домашний питомец, плетется за Борькой. Мне импонировала его честность. Немец ни разу не сделал попытки сбежать. Да, собственно, и бежать было некуда. Прорыв линии обороны немецкого защитного эшелона все больше расширялся, захватывая все новые и новые области Германии. Кругом дымила и ревела техника. Обоз шел за обозом. Штабные машины, пушки, лазареты, «катюши» под брезентом на железнодорожных платформах — вся эта грандиозная масса шла на Берлин. Танки, бронетранспортеры, грузовики с пехотой, кони, люди — все смешалось как в том стихотворении «Бородино». В небе проносились эскадрильи самолетов. Один раз мне показалось, как под днищем промчавшегося вверху штурмовика, была прикреплена корзина. Та самая моя разработка, что мы из своего КБ вводили в войска. Помнится, Борька тоже заметил. Свистнул во все горло:

— Саня! Лишенец! Смотри — твои «сталинские шершни» пошли на Берлин!

Скорцени при этом бросил на меня незаметный внимательный взгляд. Он давно уже понял, что я и есть тот секретный конструктор Советского фронта, которого скрывало командование от глаз противника. Мало того, обо мне пока еще не знали и наши союзники. Уже два раза за эти три дня я выходил на связь со штабом фронта. Принявший меня полковник Юрасов сразу смекнул, что его солдаты освободили из поезда каких-то важных птиц высокого полета. Предоставил нам походную палатку. Дал двух караульных. Прикрепил помощника-гида и поставил на довольствие. С его частью мы должны были подойти к стенам Берлина через два дня. Там уже нас поджидал Илья Федорович.

— Здорова, Данилович! — орал в микрофон от радости Борька, приветствуя, наконец, своего закадычного друга — майора Гранина. Павел Данилович на том конце связи всхлипывал:

— Ох, и чертяка ты! Как твоя задница? — имел он ввиду героическое ранение Борьки. — Не отморозил там, в руинах Берлина?

— Мы уток жарили и под белым роялем спали, — взахлеб рассказывал младший боец свои впечатления. — Мать моя, бесценная старушка! Видел бы ты, как нас с Саней таскали туда-сюда по Берлину. А я, как колобок — и от Клейста ушел, и от Бормана, и от Гиммлера. Вот, мой веселый интересный не даст соврать, — пихал он меня к рации.

— Саша, вы как? — прослезился на том конце связи Гранин. — Мы тут без вас столько дел натворили! — и всхлипывал по-детски.

У меня самого выступали слезы. Родной мой майор! Милый Павел Данилович! Это же он съел тогда документы, когда, упав с парашютами на землю из подбитого самолета, мы оказались в плену у нацистов. А Борька, воевавший тогда в партизанах, как раз спас нас от неминуемой смерти.

— Ну-ну, — успокаивал я Гранина, — скоро увидимся, Павел Данилович. — Полковник Юрасов обещал довести нас со своими войсками прямо к стенам столицы. Там и встретимся. Как там Илья Федорович?

— Да вот он, рядом со мной. Вырывает у меня микрофон.

— Саша… — послышался голос куратора проекта. — Как здорово, что мы вас нашли. Наконец-то! И это после стольких недель! — голос моего начальника дрожал от избытка чувств.

— А мы не одни, товарищ член Военного совета фронта, — после взаимных приветствий решил я огорошить его невероятной новостью. — Имеем для вас несказанный подарок! Как встретимся, вы обомлеете!

— Что может меня удивить больше, как ни вы — здоровые и живые?

— Погодите. Увидите! — загадочно намекнул я. — Такая птица к вам в руки еще не попадала. Это будет настоящим сюрпризом.

Рядом стоящий Скорцени, подтянулся, выпрямив осанку благородного офицера. Речь шла о нем, разумеется.

— Что передать товарищу Власику? — напоследок спросил Илья Федорович, имея в виду, что мой добрый и верный ангел-хранитель по-прежнему печется о нас с Борькой. В лице сурового начальника личной охраны Сталина мы обрели настоящего друга-защитника. Именно он первым поверил в меня, когда я впервые был представлен вождю. Именно Власик спас от рук вездесущего Берии. Именно он познакомил с сыном вождя — Василием. И только он мог сделать все возможное,