Военный инженер товарища Сталина 3 - Анджей Б.
Господи! А как хотелось домой! Уже третий год я застрял в этом, чужеродном для меня измерении. В том, моем собственном времени, подрастает дочурка. Жена продолжает ходить на работу, по вечерам украдкой стирая слезу — куда же пропал ее муж в момент испытания барокамеры в его Институте?
— Передайте Николаю Сидоровичу, что мы с Борисом бескрайне ценим его заботу. Как только вернемся, я в полном его распоряжении.
— Он спрашивал, как там обстановка в Имперской канцелярии, когда вас приводили туда?
— Эвакуируются, паршивцы! — хохотнув, вставил Борька, толкнув в бок Скорцени. — Выносят картины, бюсты фюрера, даже люстры снимают. Гитлер капут, одним словом.
— Ясно. А сам Борман? Он как?
— Держится, — это уже я ответил. — Как, впрочем, и Гиммлер. Но нас потом сразу вывели. Усадили в машину фельдмаршала Клейста.
— А мы дали дёру! — вставил радостно Борька. Потом погрустнел. — Нас приютили подпольщики. И Катя погибла на вокзале в Штутгарте, — бросил злобный взгляд на Скорцени.
Надо отдать должное оберштурмбаннфюреру. Он смирился с участью пленника, как это подобает настоящему офицеру. Во время сеанса связи ни разу не дал повода усомниться в своих, как мне казалось, благородных побуждениях. Но ведь это Скорцени, черт возьми! Лучший диверсант всех времен и народов. Любимец всесильного фюрера! Если он и вел двойную игру, то, надо полагать, весьма и весьма успешно. Время покажет. Сейчас в наших руках был такой сногсшибательный козырь, что ему мог позавидовать любой диктатор. И сюрприз для Ильи Федоровича и подарок Власику в одном лице.
— Будем ждать вас в штабе фронта, — закончил связь куратор проекта «Красная Заря», прощаясь с нами. — Передайте полковнику Юрасову особую благодарность от всего штаба фронта.
Благодарность мы передали. А уже на следующий день катили в штабной машине к Берлину. Повсюду с разных сторон гремели взрывы обеих артиллерий противников. Ночью особенно ярко светились трассирующими стрелами снаряды «катюш». С воем и грохотом, сплошной канонадой, летящие огненные смерчи оглашали окрестности, закладывая уши. Скрипели повозки. Наводили мосты. Пылали жаром походные кухни. Лазареты отправляли в тыл раненых бойцов. Все ближе и ближе мы ощущали дыхание глобального масштабного боя. Все чаще вздымались в небо ракеты атак наступлений. Все ближе чувствовалось дыхание грандиозной битвы у стен столицы. Особенно радовался Борька. Толкал все время немца в бок:
— А? Паршивец со шрамом? Это тебе не твоя канцелярия. Тут наши бойцы уже колошматят вашу столицу! Всего январь сорок пятого на носу, а мы уже у вас в гостях. А вы где, спросишь ты? А я отвечу — в полной и безоговорочной… жопе!
Радости молодого бойца не было предела. И если бы не тактичная выдержка немца, Борька уже давно получил бы в зубы. Но Скорцени держался. Он понимал, что только своим усердием, а, возможно, и тесным сотрудничеством, сможет завоевать доверие советского командования.
…И вот он — грозный, суровый горизонт событий! Выехав рано утром из пригородной деревни, мы уже к полудню увидели стелющийся дым. Канонада настолько усилилась, что впору было обращаться к врачу. Закладывало грохотом барабанные перепонки. Дрожала земля. К вечеру, когда штабная машина миновала очередную переправу над рекой, в составе наступающих колонн мы въехали в последнюю деревню, граничащую с пригородами столицы. Отсюда красное пылающее зарево взрывов было особенно ярко. Советские танки уже прорвали внешний эшелон обороны. Мы с Борькой, по ясным причинам, разумеется, не знали, что два дня назад, в одном из районов пригорода, Илья Федорович с майором Граниным едва не впечатались машиной в немецкого «тигра». В тот день они слегка испугались, но вернулись назад. Зато удалось увидеть белые флаги на окнах домов.
Сейчас, подъезжая к столице Тысячелетнего рейха, я все больше ощущал ее предсмертное дыхание. С запада на Берлин шли союзники. При разговоре с Ильей Федоровичем я узнал, что старшим по защите города выдвинут Геббельс. Настроив рацию на волну немцев, мы услышали его пропаганду. Скорцени, сидящий рядом и куривший египетский табак из своего знаменитого портсигара, любезно переводил:
«Доблестные защитники германской нации! Знайте, великий фюрер не покинул столицу — он с нами! С нашим народом! Скоро к нам на помощь придет армия Венка. Завтра мы применим секретное оружие Возмездия! Такого триумфа еще не видала история! Мы вернем себе всю доблесть германской нации! С нами фюрер! Он не скрылся, как где-то просачиваются слухи. Он поставил меня дать отпор нашим противникам. Да здравствует Великая Германия! Хайль Гитлер!».
Скорцени закончил переводить.
— Вот заливает, мерзавец, — хохотнул Борька, бесцеремонно запустив пальцы в портсигар обер-диверсанта. — Кто ж ему поверит, что Гитлер остался в Берлине?
— Все верят, — пожал тот плечами. — Точнее, хотят верить.
— Так ты мне так и не сказал, харя твоя со шрамом, — подмигнул младший боец, — где все же скрывается фюрер? В Аргентине? В Перу? В Антарктиде?
Я грозно глянул на друга. Если он подумал, что мы уже на своей территории и теперь можно болтать что угодно, то глубоко ошибался. Скорцени не тот человек, чтобы забывать промашки противника. Он уже достаточно ясно определил для себя: мы по каким-то причинам твердо убеждены, что фюрер сбежал в Антарктиду. Именно туда, а не на Южноамериканский континент. Откуда нам стала известна утечка информации? Вот, по всей видимости, он и ломал сейчас голову, не показывая вида.
А Борька продолжал разглагольствовать:
— Ты нас хотел отвезти своему боссу, а сам стал нашим пленником. О чем это говорит, хрен моржовый? О том, что…
— Борь, прекрати оскорблять нашего гостя, — оборвал я.
— Ну, ты веселый интересный! Какой он гость, к чертям собачьим? Наши солдаты захватили поезд, на котором он нас вез. Теперь он не гость, а самый натуральный пленник. Зуб даю.
Чем ближе приближались к столице рейха, тем явственнее я ощущал, насколько Берлин огромен. Прошлый раз нас доставили внутрь города на самолете, и я не ощутил всей грандиозности. Теперь же нам приходилось петлять на машине по бесконечным пригородам и прилегающим районам. А когда нам предстоит въехать в жилые кварталы, там вообще могли потеряться. Усугубляло еще и то, что за каждую деревушку, за каждый пригород огромного города, за каждый домик, холмик, сад, огород, шли бои. То тут, то там вспыхивали столкновения с разрозненными группами эсэсовцев. Повсюду возникала стрельба. Грохали минометы. Из заброшенных выбитых окон нас поливали свинцом. Я сидел на переднем
