Сирийский рубеж 4 - Михаил Дорин
— Сделайте облёт места, — дал команду Чагаев и Батыров доложил об этом руководителю полётами.
— 115-й, мы на посадку? — запросил Хачатрян, когда нам разрешили сделать ещё один круг над зданием.
— Подтвердил, — ответил Димон.
Мы снизились к земле, чтобы пройти как можно ниже над «высоткой». Несколько УАЗ «таблеток» стояли прямо у входа.
Выводили раненых.
— Нормально рвануло. Прям в нашей комнате, Саш, — сказал мне Батыров, когда мы прошли над местом взрыва.
— Только бы все были целы.
— Вроде всех выводят. Не вижу, чтобы кого-то вынесли на носилках.
После прохода мы начали заходить на посадку. Чагаев дал команду сесть на стоянку, чтобы он мог быстрее оказаться на месте террористического акта.
А то, что это именно теракт, у меня сомнений не вызывает.
После посадки генерал сразу вышел из грузовой кабины, не дожидаясь выключения. К нему уже шёл Каргин и ещё несколько человек, чтобы сопроводить на место взрыва.
Когда я спустился на бетонную поверхность, то сразу ощутил запах гари, йода и расплавленного пластика.
Чем ближе я подходил к «высотке», тем больше под ботинками хрустели мелкие осколки стёкол и обломки стен. На месте нашей комнаты теперь была куча обуглившихся досок, обрушившихся балок и перекошенных металлических кроватей. Над обломками поднималась сизая струйка дыма.
На растянутом брезенте сидели раненые, с которыми ещё общался Чагаев. Я встретился взглядом с Игорем — молодым лейтенантом, которого я назначил вечным дежурным по расположению. Теперь его лицо было забинтовано, а сквозь бинт проступали пятна крови. Один глаз под повязкой распух, но выглядел он не так уж и плохо. Даже помахал мне.
— Доктор, ну дайте сигарету. Всё же нормально, — просил Могилкин у врача закурить.
Его правая рука была забинтована от кисти до локтя, но лицо оставалось спокойным. Он сидел, упрямо выпрямившись.
Двое лётчиков с Ми-28 — белорусы Кневич и Лукашевич, тоже были здесь. У первого в щеке торчал кусок стекла. Сейчас ему его как раз и вынимали. Лукашевич выглядел чуть хуже. У него губа сильно опухла, а голова была полностью перебинтована. Да и выражение лица не такое. Будто чужой человек на меня смотрит.
Чагаев оставил раненых, и я поспешил подойти к ним.
— Командир, я… я в больничку и назад, — сказал мне Могилкин.
— Не торопись. Как подлатают, так и вернёшься.
Петруччо молча отвёл глаза и тяжело вздохнул.
Одного из сирийцев вели солдаты, держа под руки. Кровь у раненного проступала сквозь бинт на бедре, но он пытался сам идти, шутя на ходу.
— Как всё было? — спросил я у ребят, но в ответ было одно молчание.
Я медленно посмотрел на каждого, пытаясь самому себе доказать, что живы все.
Лица ребят были серые от пыли, перепачканные, а в глазах считывалась печаль. Но по глазам сразу было ясно: кого-то нет.
— Заварзин погиб, товарищ командир, — тихо сказал Кневич.
И в этот момент я повернул голову в сторону здания. Из пролома в стене выносили закутанное в брезент тело. Кровавые пятна проступали сквозь плотную ткань. Когда носилки с телом понесли в сторону «таблетки», по бетонке потянулся тонкий след кровавых капель.
— Он был ближе всех? — спросил я.
— Да. Там от тела мало что осталось. И запах… не могу, — прервался Кневич, сдерживая рвотный позыв.
У меня не было сил что-то ответить. Я только кивнул. Сразу перед глазами всплыло лицо Заварзина, его бесконечные разговоры про кино, музыку и всё остальное. И такая простая мечта: вывезти в Советский Союз купленный на чужбине видеомагнитофон.
Сейчас же от той мечты не осталось ничего.
Генерал вновь подошёл к раненным, остановился рядом и выслушал короткий доклад сирийского медика. Василий Трофимович только качал головой. Ни слова, ни вздоха.
— Понял вас, доктор. Вы уж там в госпитале с ними повнимательнее. Им ещё летать.
— Да, господин генерал.
Чагаев ещё раз всех осмотрел и остановил свой взгляд на мне.
— Клюковкин, в зал управления, — дал команду генерал и повернулся к зданию, чтобы ещё раз его осмотреть.
Спустя несколько часов собрались все действующие лица как с нашей, так и с сирийской стороны. Запах гари чувствовался даже здесь. Видимо, одежда каждого пропахла на улице.
Чагаев коротко обвёл взглядом всех присутствующих. Его голос был ровен, несмотря на всю нервозность обстановки.
— Один погибший, лейтенант Заварзин. Семь человек с лёгкими ранениями, жизни ничто не угрожает, к лётной работе через сутки могут быть допущены. Всё. Или у кого-то ещё что-то есть? — спросил Чагаев.
— Причины пока не выяснены, — ответил один из сирийских полковников, который постоянно дежурил с нами на командном пункте.
— Разве? — уточнил Василий Трофимович, посмотрев на генерала Махлуфа.
Командующий республиканской гвардией злобно зыркнул на своего подчинённого и поднял другого офицера.
— Осмотр проведён. Следов внешнего подрыва нет. Взрывное устройство замаскировано под корпус бытовой техники. В нашем случае — видеомагнитофон.
Повисла тишина. Я вспомнил, что сегодня Заварзин ездил с парнями на рынок в сопровождении сирийцев. Там он наверняка и купил этот магнитофон.
Полковник Каргин прокашлялся и картинно скривил губы:
— То есть, товар с рынка?
— Не исключено. Тут уже дело за представителями мухабарата. Они уже начали работу.
Чагаев опёрся ладонями о стол.
— Надо же. Выходит, сами себе бомбу притащили. Но странно очень, чтобы местные жители вот так нам продавали взрывное устройство. Ещё и когда наши офицеры ходят в сопровождении ваших. Нас настолько не любят, Аднан? — спросил Чагаев у Махлуфа.
— Василий Трофимович, но кто мог так просчитать? Рынок ведь кишит всем подряд. И каждый что-то тащит. Чего скрывать, я сам постоянно что-то покупаю на рынке. Меня бы могли уже так сто раз взорвать.
Чагаев резко посмотрел на него, но голос остался низким.
— А взорвали моих офицеров. В тот самый день, когда вы были готовы объявить о взятии Пальмиры. И теперь те, кто рисковал жизнью ради вашей победы, едут в госпиталь. А один и вовсе улетит домой в цинке. Он за вас отдал жизнь, господин генерал.
— Мы найдём организаторов. Не сомневайтесь.
— Если бы у меня были сомнения, я бы поручил это дело своим людям. Так что, ваш выход, — повернулся Чагаев к представителю управления разведки Сирии.
Чагаев выдержал паузу. Глаза его были
