Сирийский рубеж 4 - Михаил Дорин

— Хорошо, Михалыч. Ты сам будешь руководить? — спросил я, надевая свои «Авиаторы» на глаза.

— Задача серьёзная. Боюсь, что без меня не справятся, — улыбнулся Гвоздев, поправляя демисезонную куртку и скрестив руки на груди.

По полосе уже выполнял пробег после посадки Ан-12, который мы ждали. Его серебристый силуэт и широкий нос виден отчётливо на фоне холмов, окружающих базу. С гулким рокотом винтов он медленно заруливал к месту стоянки. Блик от солнца пробегал по грязноватому фюзеляжу, и на десяток секунд вся машина показалась белоснежной, почти праздничной — будто не военный транспорт, а гостевой лайнер.

— Саныч, мы тут от ИАС немного собрали на Заварзина. Кому передать? — спросил Гвоздев, доставая конверт из внутреннего кармана.

— Чёрный у нас собирает. Они с ним земляки, — ответил я, и Михайлович убрал конверт.

— Жаль пацана. Мне нравилось, что он такой разговорчивый был. Ладно, я пойду проверю команду, — сказал Гвоздев и отошёл от меня.

Все переживают гибель товарища. Особенно когда вот так исподтишка убивают.

Я постарался вернуться к моему заданию, которое было мне поручено. Раз уж груз важный, стоит сосредоточиться на нём.

Двигатели начали затихать один за другим, а стоянка постепенно начала наполняться спецтранспортом и машинами. Потом послышался шум. Огромный створки грузового люка медленно открылись. Из глубины грузовой кабины показались ряды ящиков.

На бетон стоянки Тифора сошёл сопровождающий в песочной форме и погонах подполковника.

— Здравия желаю! Подполковник Валерин, Главное политическое управление Советской армии и Военно-Морского Флота. С кем имею честь говорить? — подошёл он ко мне.

Стройного телосложения, аккуратно уложенные волосы и подстриженные усы. А форма даже ещё складом пахнет, настолько новая.

— Майор Клюковкин, временно исполняющий обязанности…

— А почему майор? Постарше никого не нашли? — с некоторой надменностью произнёс Валерин.

— Ну не знаю, товарищ подполковник, кого в главном политуправлении хотели увидеть на авиабазе в 50 километрах от зоны активных боевых действий. Для вас майор уже не офицер, или как⁈

Валерин провёл рукой по волосам и осмотрелся по сторонам.

— Ладно, согласен и на майора.

— Спасибо. Не знаю как вас и благодарить, — ответил я.

— Ну, будет вам, Клюковкин! Давайте уже начинать разгрузку. Приказ из высоких кабинетов. Аппаратуру перегрузить на вертолёты и доставить в Пальмиру.

— Аппаратуру? Что ещё за аппаратуру⁈ — спросил я.

Около грузового люка уже собрались сирийские солдаты и несколько наших техников. Кто-то шутил, кто-то ворчал, но все работали уверенно. Тут вынесли и первые ящики.

Я прищурился и опустил очки, чтобы лучше рассмотреть груз в грузовой кабине. Сначала не понял, а потом как понял, что реакция была соответствующая.

— Вы издеваетесь⁈

Глава 10

На фоне серого бетона и чёрных пятен гари громоздились ящики с надписью «Ленинградский государственный академический театр оперы и балета».

— Концерт, значит. В самой Пальмире, на сцене амфитеатра и под открытым небом, верно? — спросил я у Валерина, который следил за каждым перемещением материальных ценностей по стоянке.

— Верно, Александр. Никто ещё подобного не делал, — ответил подполковник, гордо выпятив грудь вперёд.

— Ну, мы всегда во всём первые, — сказал я, подойдя к огромному футляру контрабаса.

Как и во все времена, наша страна следует лозунгу — «Всё для фронта, всё для победы». В этом случае помощь выглядела внушительно только снаружи огромных ящиков.

— Лучше бы… циатима подвезли и проволоки контровочной. Постоянно заканчивается, — кряхтел один из техников, пронося мимо меня большой ящик.

— Ага! Иль спирту. Протирать уже нечем… — сказал его товарищ, но тут же получил нагоняй.

— Я тебе сейчас как дам, Яшка! Кто ж так натуральный продукт использует⁈ Я чтоб больше не слышал, что ты его не по назначению применяешь…

Из грузовой кабины вынесли ещё несколько прямоугольных промаркированных ящиков. Затем железные стойки, связанные ремнями, и блестящий алюминиевый кейс с замками.

Солдаты, возившиеся с привезённым имуществом, переглянулись и засмеялись.

Так непривычно выглядел этот груз среди ящиков с боеприпасами и канистрами.

— Осторожнее, там колонки. Каждой присвоен номер. Всё по описи. Здесь усилители. Попробуйте только что-то ударить! — отчеканил Валерин, поднимаясь в грузовую кабину.

Его ботинки звонко стучали по металлу, пока к самолёту не подогнали грузовик с низкой платформой. Так работа пошла быстрее.

Сирийские солдаты слаженно поднимали и спускали контейнеры, подталкивали их по роликам, фиксировали. Воздух наполнился скрежетом металла и запахом сырого дерева, только прорезаемого короткими командами: раз-два.

— Аккуратнее. Эта аппаратура весьма дорогая. Её с самого Ленинграда везли, — настраивал подполковник Валерин солдат на бережное отношение к ящикам.

Несколько человек даже остановились, застыв с ящиком на руках, словно не веря, что кому-то в пустыне, понадобились эти странные вещи.

Вскрыли один из длинных контейнеров. Внутри лежали чёрные трубчатые секции, аккуратно пронумерованные белой краской.

— Это стойки для сцены. Кто, хоть раз видел концерты? Не видели, что ли? — возмутился Валерин.

В ответ он столкнулся с непониманием со стороны военных в песочной форме. Наверное, потому что они были сирийцами и далеко не все из них понимали русский язык.

— Садык, всё очень хрупкое. Это для концерта в Пальмире. Осторожнее, — обратился я к сирийцу на арабском.

— Конечно, аль-каид. Просто мы этого человека не понимаем, — ответил он и продолжил работать.

Валерин стоял рядом с грузовиком и нетерпеливо постукивал пальцами по одному из ящиков.

— Вы знаете арабский? Удивительно. Даже я ни слова не понял, — покачал он головой.

— А почему вы должны были понять? Вы его учили? — спросил я.

— Нет. Мне он не нужен.

— Заметно.

Подполковник фыркнул и подошёл ко мне ближе. Видимо, тема будет серьёзная.

— Александр, мне вас трудно понять. Да, я не настолько фронтовик, как вы. Пальмиру, как говорится, не брал. Но как коммунист вы должны понимать важность подобного рода мероприятий. Речь идёт о том, чтобы сделать заявление на весь мир.

Говорил Валерин складно, будто пел героическую песню. Как бы сказали в будущем — «на серьёзных щах».

Но в чём-то я с ним согласен.

— Музыка — это средство выражения оптимизма и надежды. Этот концерт в истерзанной Пальмире, призыв к миру и согласию, — продолжил Валерин.

— Товарищ подполковник, я вам верю. И сто процентов, попытаются поверить в это советские и сирийские солдаты. Но посмотрите в лица этих ребят, — указал я