ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов
Ратибор, выросший в хаотичном, пропахшем дымом и потом быту полуземлянки, где все валялось где попало, поначалу смотрел на это как на чудачество, на блажь чужака. Но уже к концу дня он, сам того не осознавая, почувствовал странное, непривычное успокоение в этом наведенном порядке. Здесь каждая вещь, даже самая простая, имела свое, строго отведенное место. Ничего не терялось впопыхах. Ничего не приходилось лихорадочно искать, переворачивая все вверх дном. В этом был свой, суровый смысл.
Потом началось настоящее обучение. Игорь раздобыл у Хергрира несколько грубых деревянных дощечек, обтесанных топором, и мешочек с самодельным углем для рисования. Он уселся с Ратибором у входа в гридницу, где было светлее, и начал выводить на шершавой древесине первые, робкие линии нового мира.
— Это — рычаг, — говорил Игорь, его палец уверенно водил по доске, оставляя четкий черный след. — Видишь? Это точка опоры. Здесь. Сила прикладывается вот тут. А груз, который нужно сдвинуть, — там. Если плечо, на которое ты давишь, длиннее плеча, на котором висит груз, ты можешь поднять тяжесть, которую в одиночку никогда бы не сдвинул с места. Понимаешь суть?
Ратибор смотрел, широко раскрыв глаза, в которых плескалась смесь изумления и непонимания. Вся его предыдущая жизнь учила его, что все проблемы решаются грубой силой — ударом топора, нажимом плеча, весом собственного тела. Здесь же, на этой закопченной доске, ему показывали иной путь. Как перехитрить груз. Как заставить неподъемную тяжесть подчиниться простой хитрости. Это было сродни колдовству.
— Понимаешь? — Игорь ткнул заостренным углем в центр своей схемы, и маленькое черное облачко пыли взметнулось в воздух.
Ратибор медленно, не отрывая глаз от рисунка, кивнул.
— Камень… тот огромный камень, что мы вкатывали на ладью в прошлое полнолуние… это… это было так?
Игорь впервые за все время наблюдения за юношей едва заметно, одним лишь уголком губ, улыбнулся. Это было похоже на вспышку молнии в ночном небе — быстро и ярко.
— Именно так. Ты видел это своими глазами, но не понимал, что именно ты видишь. Теперь начинаешь понимать. В этом и есть знание.
Он не просто показывал абстрактные схемы. Он заставлял бездействовавшие до сих пор извилины Ратибора шевелиться, скрипя от натуги. Он задавал вопросы, ставил в тупик. «Как ты думаешь, почему крыша этой самой гридницы не проваливается зимой под тоннами снега?» Ратибор, привыкший принимать мир как данность, как нечто незыблемое и не подлежащее сомнению, начинал ломать голову, строить робкие, наивные догадки. Почти всегда неверные. Игорь не смеялся над ним. Он терпеливо, как с малым ребенком, поправлял его, объясняя на пальцах принципы распределения нагрузки, прочности треугольных конструкций, работы стропил.
Через несколько дней Игорь впервые привел его на грандиозную, по меркам Гнезда, стройку — возведение домницы. Булат и его подручные уже вовсю копали глубокий котлован, с силой вбивали в землю дубовые сваи, месили ногами в больших корытах жирную, огнеупорную глину. Ратибор, чей мир раньше ограничивался отцовской кузней и окрестными лесами, смотрел на это кипящее муравейник с благоговейным, почти суеверным ужасом.
— Стой здесь, — приказал Игорь, указывая на безопасное, но удобное для обзора место. — Не шевелись. Смотри. И если твоим глазам покажется, что они делают что-то не так — как я тебя вчера учил, — ты немедленно идешь и говоришь мне. Твоя задача — видеть. Понял?
Ратибор замер, чувствуя на своих еще тонких плечах невероятную, давящую тяжесть ответственности. Он видел, как сам Булат, этот грозный кузнец, перед которым трепетали все в округе, советуется с его господином, почтительно, как младший перед старшим, выслушивая его короткие, отрывистые замечания. И его хозяин, Игорь, отвечал ему на равных, тыча пальцем в какие-то недочеты в кладке или в угле наклона подпорок, которые Ратибор, к своему собственному удивлению, и сам уже начинал замечать.
Однажды вечером, когда они, уставшие, возвращались со стройки, их путь на окраине поселения преградила группа парней постарше Ратибора. Один из них, сытый, дородный, с наглым, насмешливым лицом, знакомым Ратибору с детства, преградил им дорогу, широко расставив ноги.
— Смотри-ка, братцы, Ратибор-воришка на поводке у пестрого колдуна, — громко, на всю улицу, усмехнулся он. — Нашел себе нового хозяина, подлиза? Поменял отцовский дом на волчью шкуру в гриднице?
Ратибор мгновенно напрягся, как струна, его пальцы сами собой сжались в беспомощные, но готовые к удару кулаки. Знакомая, горькая, как полынь, ярость, смешанная с давним, въевшимся в кости страхом, поднялась в нем комом к горлу.
Игорь, не меняясь в лице, просто положил ему на плечо тяжелую, успокаивающую руку, останавливая порыв.
— Прежде чем бить, всегда думай, — тихо, но очень четко сказал он, его глаза, холодные и безразличные, были прикованы к задире. — Помни, главная сила прячется не в кулаках, а здесь. — Он легонько ткнул пальцем в свой собственный висок.
— А что, твой пестрый колдун научит тебя заговорами от меня отмахиваться? — продолжал насмешник, и его приятели дружно, как по команде, захихикали, чувствуя свое превосходство.
Игорь не стал вступать в пререкания. Он просто сделал один короткий, решительный шаг вперед, подошел вплотную к парню, почти нос к носу. Он не был выше или шире в плечах, но во всей его осанке, в его взгляде, был такой леденистый, безразличный и потому пугающий холод, что наглая ухмылка с лица задиры сползла, как маска, обнажив обычную, трусливую растерянность.
— Он мой, — произнес Игорь тем же ровным, не терпящим возражений тоном, что и на торгу несколько дней назад. — У тебя есть ко мне какой-то вопрос? Или, может, ко мне лично есть какие-то претензии?
Парень отступил на шаг, смущенно и испуганно бормоча что-то невнятное про «да мы так, пошутить», и вместе со своей ватагой быстро, почти бегом, ретировался в ближайший переулок.
Игорь повернулся к Ратибору, все еще стоявшему с сжатыми кулаками.
— Видишь? Иногда одного только вида готовности сжать кулак и пойти до конца достаточно, чтобы
