ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов
Он бродил между рядами, наблюдая за примитивной, но яростной экономической жизнью рынка. Вот торгуются за мешок соли, вот меняют зерно на вяленую рыбу, вот рослый варяг с медвежьей проседью в рыжей бороде показывает местным девкам привезенные из-за моря стеклянные бусы — те ахают, хихикают, пряча улыбки в ладонях. Все как везде и всегда, думал Игорь. Примитивнее, грубее, пахнущее потом и навозом, но суть та же: спрос, предложение, обмен.
Именно здесь, у лотка с грубо выделанными кожаными изделиями, его внимание, обычно скользящее по общему плану, привлекло резкое, хаотичное движение. Это была не торговля. Нечто иное, темное и беспощадное.
Кучка людей — человек десять-двенадцать — сбилась в тугой, недобрый комок вокруг чего-то, вернее, вокруг кого-то. Послышались гневные, хриплые крики, потом — глухой, влажный удар плоти о плоть, и одобрительный, звериный рев толпы.
— Вор! Гад ползучий! Сука подзаборная! — выкрикивал кто-то сиплым, сорванным голосом.
— Отцовский кошель обчистить решил! Да я тебя самого на ремни пущу, тварь!
Игорь, движимый неприятным, щемящим предчувствием, подошел ближе, встал на цыпочки, чтобы заглянуть в самый эпицентр этой людской воронки, всасывающей в себя всю окружающую агрессию.
На земле, прижавшись спиной к огромному, грязному колесу телеги, сидел, а вернее, съежился, парень. Лет семнадцати, не больше. Худой, тщедушный. Лицо его было мертвенно-бледным, испачкано в грязи и запекшейся крови из разбитой в кровь губы. Простые посконные порты и рубаха были порваны в нескольких местах. Но не это привлекло внимание Игоря, заставив его сердце на мгновение сжаться. Его глаза. Широко раскрытые, неестественно большие, полные не вины или раскаяния, а чистого, животного, бездонного ужаса, идущего из самых глубин души. Он смотрел на своих обвинителей, словно видел не людей, а демонов, явившихся из преисподней, чтобы забрать его душу.
— Не я… — пытался он выкрикнуть, но его голос, сорванный и хриплый, срывался на шепот, тонущий в рёве разъяренной толпы. — Клянусь Перуном, клянусь Велесом, не я брал! Это подстава!
— Врешь, сучонок! Врешь, как сивый мерин! — здоровенный, бородатый детина в засаленном тулупе и с лицом, раскрасневшимся от ярости, пнул его тяжелым сапогом в бок. Парень скорчился от боли, издав короткий, придушенный стон, беспомощно пытаясь прикрыть голову руками.
Игорь почувствовал, как что-то холодное и тяжелое, как речной булыжник, поворачивается у него в животе. Он инстинктивно оглянулся, ища в толпе хоть один сочувствующий взгляд. Люди вокруг смотрели с разными выражениями — кто-то с праведным, ханжеским гневом, кто-то с мрачным, уставшим одобрением, кто-то с простым, тупым, кровожадным любопытством. Никто не собирался вмешиваться. Это было зрелище. Своего рода развлечение.
И в этот момент он заметил Хергрира. Конунг стоял в паре десятков шагов, у лавки торговца оружием, и спокойно, безмятежно обсуждал что-то с хозяином, взвешивая в руке тяжелый боевой топор. Его взгляд, холодный и отстраненный, на секунду скользнул по сцене самосуда, и он, не моргнув глазом, не изменившись в лице, плавно отвернулся, продолжая разговор. Чужой славянский спор. Не его дело. Не его юрисдикция. Не его головная боль.
И это спокойное, равнодушное отведение глаз, эта молчаливая констатация «не мое» возмутили Игоря, всколыхнули в нем какую-то темную, забытую струну, куда сильнее, чем истеричная злоба толпы. Здесь не было правосудия. Не было даже попытки разобраться. Был примитивный сведение счетов. Или, что еще хуже, — жестокое, будничное развлечение, способ скоротать серый день.
И тут парень на земле, отчаявшись, потеряв последнюю надежду, поднял голову, и его взгляд, полный слез и ужаса, на секунду, чисто случайно, встретился с взглядом Игоря. В этих глазах был не просто страх перед болью. Была немая, отчаянная, предсмертная мольба. Последняя просьба о помощи, брошенная в равнодушную пустоту, единственная соломинка, за которую некому было ухватиться.
И Игорь, к собственному глубочайшему изумлению, почувствовал, как его ноги сами, помимо воли, несут его вперед, расталкивая чужие плечи. Он не думал о последствиях. Не рассчитывал выгоду или риски. Им двигала та самая холодная, праведная ярость, что поднималась в нем всегда при виде вопиющей несправедливости и тупой, стадной жестокости. Той самой, что заставляла его на платформе рвать и метить на нерадивых подрядчиков, грозящих жизням людей.
Он резко, почти грубо, расталкивал плечом людей, входя в центр круга, в самое пекло.
— Хватит, — сказал он, и его голос, негромкий, но сдавленный от внутреннего напряжения, прозвучал неожиданно властно и громко в общем гаме.
Толпа на мгновение ахнула и смолкла, удивленно уставившись на него, на это оранжевое пятно, посмевшее нарушить их ритуал. Детина в тулупе обернулся, нахмурив свои густые, сросшиеся брови.
— А тебе какое дело, пестряк проклятый? Иди своей дорогой, пока цел. Не в свое дело не суйся.
— Я сказал, хватит, — повторил Игорь, его взгляд, холодный и острый, как скальпель, упал на лежащего, трясущегося парня, потом снова, с немым вызовом, на обидчика. — Он мой.
Эти два слова, произнесенные с ледяной, не допускающей возражений уверенностью, повисли в воздухе, как удар клинка. «Он мой». Не «отпустите его». Не «что здесь случилось?». Простая, примитивная констатация права собственности. Язык силы и власти, который здесь, в Гнезде, понимали без перевода лучше всего.
Детина явственно смутился. Он видел этого человека раньше. С ним рядом неотлучно был сам Хергрир. О нем по всему поселению ходили самые невероятные слухи. Ведающий. Колдун, что нашел воду одним лишь взглядом и укротил огонь в своей ладони. С таким шутки плохи.
— Твой? — переспросил он, неуверенно и растерянно. — Он… он у меня кошель стащил! Мой кошель!
— Сколько? — резко, как удар кнута, спросил Игорь.
— Что?
— В кошеле. Сколько было? Назови сумму.
Детина замялся, его глаза забегали.
— Я… не считал. Много! Много серебра!
— Значит, не знаешь точно, что у тебя украли, — парировал Игорь, и в его голосе зазвучали знакомые, убийственные логические нотки. — А раз не знаешь — как можешь с такой уверенностью обвинять? Может, ты его сам где-то обронил. Ищешь виноватого.
В толпе, уже начавшей скучать от однообразия избиения, послышался сдержанный, одобрительный смешок. Логика была железной, неопровержимой и била точно в цель.
В этот момент к ним, наконец, подошел Хергрир. Он не выглядел
