Военный инженер товарища Сталина 3 - Анджей Б.
— На выход! — рванул на себя Борьку Скорцени. — И вы, — это уже мне, — быстро! За мной!
Кувыркаясь в полете, я едва не врезался затылком в люк. Скатился по трапу. Кругом громыхало, свистело, взрывалось. Повстанцы и тут нанесли удар по вспомогательному аэродрому. Навряд ли это касалось нас лично. Просто подполье города Штутгарта стремилось завоевать все больше территорий — наши особы тут были лишними. Никто не знал, где находится в данный момент секретный советский конструктор с его ближайшим помощником.
Как втолкнули в машину, как, визжа тормозами, она рванулась вперед, я не помню. Близким разрывом гранаты мне заложило уши. БА-ААМ! Застлало глаза. Помутилось в рассудке. Помню, что Борька радостно орал на заднем сиденье, когда машина, виляя, уносилась прочь с взлетной полосы. Сидящий на переднем сиденье Скорцени, пару раз выстрелил в окно. По бокам от нас втиснулись как всегда автоматчики. Вылет самолетом в Берлин потерпел полный крах. Нас снова возвращали на железнодорожный вокзал.
— Хрена вам в жопу! — орал радостно Борька под грохоты взрывов, когда машина покидала поле боя. — Получайте, собаки! Скоро ваш Штутгарт возьмут наши войска!
Как потом оказалось, эта запасная взлетная полоса тоже перешла в руки подполья. И вот черт! Если б я знал тогда, что именно в этой группе повстанцев есть стационарный передатчик, через который можно было связаться со штабом армии русского фронта. Если бы знал! Именно в этой группе был когда-то Скорцени, беседуя с их главарем, когда обер-диверсанта взяли в плен вместе с погибшим затем пилотом. По сути, он и сам не узнал, кто атаковал их аэродром.
И вот, таким образом, нас снова вернули к перронам вокзала. Я отделался глухотой и встряской. Борька, как ни в чем не бывало, продолжал скалиться в физиономии жандармов. Как только прибыли, Скорцени послал адъютанта к начальнику станции. Приказ был решительным: срочно подать на рельсы состав до Берлина. По всем репродукторам шла информация, что уже половина города в руках подполья. Скоро сюда войдут союзные войска. Вещала пропаганда честных жителей Германии:
«Вступайте в наши ряды! Дадим отпор нацистской власти! Кто патриот великой нации, беритесь за оружие! Гоните фашистскую сволочь прочь с наших земель. Штутгарт в наших руках!», и так далее.
— Хана немчурам, срать не будут! — склабился мой помощник прямо в физиономии автоматчикам. — Хари ваши ужасные, в натуре! Что? Обделались? Погодите, скоро и наши войска надерут вам задницы!
На вокзале царил полный хаос. Жены нацистских чиновников, толкаясь и вереща, спешно занимали места в соседних вагонах. Гудок-второй паровоза, и состав уже тронулся. За ним следующий. И еще. И еще. Все поезда отправлялись в режиме аврала только в одном направлении — подальше от Штутгарта. Сюда не прибывал ни один — все стремились покинуть. В неразберихе шипения пара, гула и криков, среди вещающих репродукторов и плача детей, среди лая домашних собак и криков солдат, угадывалась настоящая паника.
Что потом?
А потом нас заперли в одном из купе. У дверей застыла охрана. Сам оберштурмбаннфюрер постоянно куда-то отлучался. Ему приготовили купе рядом с нашим.
— Поедем с комфортом! — вытянулся на нижней полке мой друг. — Слушай, Саня, ты можешь зубами развязать мне узел? Руки онемели, мать их в жопу, этих жандармов!
— У меня тоже самое, — печально констатировал я.
С момента бегства с аэродрома, нам ни разу не предложили их развязать. Дали только напиться.
— Прибудет эта наглая харя со шрамом, непременно плюну ему в рожу! — мечтательно покосился Борька в окно.
За стеклом продолжалась крайняя суматоха. Тащили узлы. Катили тележки. Гудки локомотивов довершали всю неразбериху, царившую на вокзале. Группа эсэсовцев оцепила какой-то вагон.
— Глянь-ка, лишенец, — указал Борька подбородком в сторону загадочного состава. Указал бы рукой, да они были связаны. Я уже пытался зубами развязать узел: как и у него, ничего путного из этой затеи не вышло. Веревки были намертво закручены особым способом, известным только в гестапо. — Глянь, говорю! Неужели такой ценный груз в этом вагоне — столько эсэсовцев его охраняют?
Я глянул в окно. Действительно странно. В этот состав можно было впихнуть человек пятьдесят пассажиров. Они-то, впрочем, и наседали всем скопом на группу охраны, особенно женщины. Но оцепление не пропускало голосящих дам.
— Золото? Картины? Бриллианты? — начал перечислять Борька. — С этих нацистов станется. Как только тикать без задних ног, сразу норовят вывезти все сокровища.
Ни я, ни, тем более он, тогда мы не знали, что в этом вагоне везли золотые слитки Имперского банка. Как потом станет известно, весь золотой запас этого состава попадет в руки союзников. Но это будет тогда, когда советские войска уже войдут в город. А пока…
Пока наш состав, дернувшись, издав гудок отправления, стал под стук колес набирать скорость. Мы тронулись.
— Куда едем, как примут, сколько дадут по зубам — черт его знает. А если к Гиммлеру? Тот сразу сдаст нас в подвалы. Припомнит побег, когда мы скрывались в подземке. — Борька вздохнул, ерзая на сиденье, пытаясь освободиться от пут. — Эх! Гранату бы мне, я бы им показал, как советский солдат может драть задницы фашистскому рейху!
— Давай дождемся, когда поезд выйдет из черты города. Куда-нибудь в чистое поле.
— И что? Руки-то связаны, едрит их в душу!
Дверь купе была приоткрыта, мы видели дула автоматов, но сами охранники были вне поля зрения.
— Рвануть автомат на себя? — прикидывал Борька.
— Чем? Зубами?
— Вот черт! Забываю о руках.
Как бы в ответ его стенаньям внутрь вошел Скорцени. Поезд стал набирать ход. За окнами промелькнули последние склады пакгаузов. Через полчаса состав выйдет на прямой маршрут к Берлину.
— Ну, как? Обустроились?
Сел напротив, закинул ногу на ногу. Уже успел дочиста выбриться, сменить гражданскую одежду на мундир с железным крестом.
— Сейчас поужинаем. Принесут сюда.
— Вы бы руки нам развязали, — скосил я взгляд на его парабеллум в кобуре. — Все равно весь поезд напичкан эсэсовцами.
— Вы правы, — закурил сигарету, щелкнув портсигаром. — Бежать вам некуда. Тамбуры закрыты. Вокруг поля да снега. И территория, заметьте, наша, не повстанцев.
— Так развяжи руки, ирод! — вспылил мой неугомонный напарник.
—
