Военный инженер товарища Сталина 3 - Анджей Б.

— И если найдет, я останусь в своем времени, а…

— А барокамера заберет Сашу сюда, — закончил Степан Сергеевич.

Собственно, для Игоря-летчика с этого мига наступили каникулы. Сотрудники Института принялись разбирать барокамеру по винтикам, ища причину столь нелепых сбоев автоматики.

Впереди старшего лейтенанта Мурманской авиации ждали дни отдыха.

Глава 4

1945 год. 7 января.

Берлин.

Скорцени направился к выходу, объявив нам с Борисом:

— Вам снова предстоит встреча с моим шефом. Гиммлером, если быть точным. Готовьтесь к отправке. Завтра на поезд в Берлин.

И вышел в коридор. Подозвал адъютанта. Что-то приказал. Шаги удалились. В комнате остались два автоматчика с писарем.

— Вот же иуда фашистская, — прошипел Борька вслед. — И стоило нам тащиться в этот долбанный Штутгарт, чтобы снова вернуться в Берлин? Только друзей потеряли, — опечалился он, вспомнив Катю с подпольщиком Герхардом.

— О парне молодом не забыл? И Олеге? И Юргане?

— Не забыл. Всех помню. Даже твоего Семена, первого помощника. Того, что погиб при налете «юнкерса». Еще до Павла Даниловича.

Я вскинул брови. Семен действительно был у меня в качестве помощника, прежде чем появился майор Гранин. Я тогда только начинал свою деятельность на русских фронтах, и наш куратор проекта «Красная Заря» Илья Федорович, любезно приставил ко мне добродушного тихого писаря. Потом он погиб под руинами исковерканной машины, в которую угодила авиабомба. Я сам держал его голову у себя на коленях, когда Семен испустил последний вздох. Но Борька? Он-то откуда помнил столь давние события?

— Ты же с ним не встречался. Как можешь помнить? В партизанах же тогда воевал.

— В партизанах, все верно. И тебя как раз с Граниным из плена у немцев вытаскивал. А Семена твоего помню, потому что ты, лишенец, все уши мне тогда прожужжал.

Бросив взгляд на писаря, сидящего у телефона, склонился к уху:

— Зуб даю в натуре! Тот паршивец со шрамом не довезет нас до Берлина. Грохнет по дороге. Может, ну его к едреной фене? Двинем через окно? Город-то в руках повстанцев. Глядишь, и упрячут как в катакомбах подземки. А там и через фронт переправят.

— Ты в своем уме? — шикнул я. — На нас автоматы направлены.

Борька скосил глаза на двух жандармов с характерными бляхами на мундирах. Те невозмутимо держали нас под прицелом. Но перешептываться позволяли.

— Я одному в челюсть, ты другому. Мне бы только гранату в руки. Шарахнем, пока этого Шрама нет, и в окно.

— А писарь? — кивнул я на немца за столом. — Пока ты на охрану навалишься, он выхватит свой парабеллум.

Борька лихорадочно что-то прикидывал. В такие минуты он не был бывшим трактористом колхоза, и чем-то напоминал нашего погибшего Лешку. Очевидно, у него созревал уже план побега. Но сейчас было бессмысленно кидаться на автоматчиков. Весь коридор, да и все здание вокзала кишело нацистами. Перроны густо облеплены уезжающими пассажирами. Сквозь окно слышны свистки, гудение составов, крики солдат и офицеров. Куда бежать?

— Давай, подождем хода событий, — пресек я стремление друга. — Время покажет. А то и нас могут зацепить шальные пули, как твою Катерину.

Борька сник головой:

— Я этому гаду со шрамом еще припомню Катюшу. Бедная девчонка. Влюбилась в меня, а я не смог уберечь.

— Стрелял-то не он. Шальная пуля зацепила, когда ты напал на охрану. Вот и тут при перестрелке может такое случиться. Скажи спасибо, что этот Скорцени не отдал приказ тебя разорвать на части, когда ты грохнул гранатой под лестницей. А мог бы. Что его остановило, как думаешь?

— Да я-то ему нахрена нужен? Им, там в Берлине, нужен ты. А я так — сбоку припеку. Секретный конструктор-то ты.

— А ты у меня в помощниках. Тоже многое знаешь. Поэтому и держат нас в живых.

— Ага. Чтобы пытать в гестапо. Я тебе не Гранин — жевать и глотать документы не буду.

— А есть они, документы? Вся информация у меня в голове.

Перешептываясь и бросая взгляды на охрану, мы ждали, когда вернется Скорцени. Раздался телефонный звонок внутренней связи. Писарь взял трубку. Послушал. Коротко что-то ответил. Кивнул автоматчикам. Нас рывком подняли, не развязав рук.

— Но-но! Па-апрашу! — угрожающе боднул головой Борька в грудь автоматчику. — Не лапать! Я те не девка подзаборная. Хошь по яйцам врежу? Развяжи только руки…

Тот, разумеется, ничего не понял. Выходя в коридор, толкнул прикладом в спину:

— Шнелле!

Спустились на первый этаж. Оказывается, нас держали в правом крыле вокзала. Выходы на пути сообщений оставались в левом крыле. Проводя под прицелом сквозь толпу немцев, охрана рисковала, что кто-нибудь кинется к нам на помощь: не все ведь тут были нацистами. Туда и сюда сновали обычные пассажиры с чемоданами, тюками, узлами домашнего скарба. Можно было, конечно, броситься в толчею обывателей города Штутгарта, но… Что мы, собственно, бы выиграли от этой нелепой затеи? Полегло бы немало людей, если бы по нам открыли огонь. Я видел, что и Борька понимал это. Поэтому оба шли под прицелом, покорно понурив головы.

Встретил Скорцени. Усадили в машину. Вероятно, он успел договориться с властями, и нас повезли на аэродром. Значит, поезд в качестве средства передвижения отпадал. Полетим в Берлин самолетом.

Ровно пятьдесят две минуты спустя, нас уже грузили в салон самолета. О том, что это был вспомогательный аэродром, я не знал. Как не знал и того, что Скорцени уже побывал на одной взлетной полосе, едва не погибнув от рук подпольщиков.

— Приятного полета! — поздравил он, когда нас, как мешки с цементом, кинули на сиденья.

Однако, как выяснилось, и в этот раз оберштурмбанфюреру не суждено было улететь самолетом. Как только загудели пропеллеры и к нам подсели по бокам два автоматчика, снаружи грохнуло взрывом. В кабине пилотов послышался сдавленный крик. Пулеметная очередь резанула по обшивке фюзеляжа. Р-РА-АЗ! — и стекло кабины разлетелось в куски. Мы с Борькой повалились под сиденья, прямо так, со связанными руками. Скорцени мигом оценил обстановку.

— Сидеть! — рявкнул по-русски. Бросился к открывшемуся люку