Последний заговор Гитлера. История спасения 139 VIP-заключенных - Иан Сэйер

Фриц добавил, что Бадер уже три месяца как знает о приказе. Это был твердо установленный, предопределенный план: заключенные либо заложники, либо мертвецы. Освобождать их никто не будет. «Бадер всегда выполняет приказы», – сказал Фриц.

Пейн-Бест спросил, будет ли Фриц участвовать во всем этом, когда придет время – застрелит ли он человека, с которым только что выпил на брудершафт?

«Ja, герр Бест, что я могу поделать?»

Фриц описал, как на следующий день всех заключенных отвезут в отель в горах неподалеку, сгонят внутрь и расстреляют из автоматов, а отель подожгут. «Мне это совсем не нравится», – сказал он. Не нравилась ему не столько перспектива бойни, сколько предполагаемый метод. Он знал по опыту, что стандартные автоматы MP40[557], которые носили все охранники, не были эффективным оружием убийства – у них хромала точность, да и снаряды не были достаточно мощными. «Многие еще будут живы, когда отель подожгут», – сказал он.

Он замолчал, погрузившись в раздумья, пока Пейн-Бест переваривал эту информацию. В конце концов Фриц продолжил: «Герр Бест, вы мой друг. Я скажу, что мы сделаем. Я дам вам знак, прежде чем они начнут стрелять, и вы подойдете и встанете рядом со мной, чтобы я мог сделать Nackenschuss – выстрел в затылок. Это лучший способ умереть – вы ничего не почувствуете. Я меткий стрелок – никогда не промахиваюсь».

Фриц подробно описал метод выстрела в шею – как пистолет направлялся в основание черепа, как дуло не должно касаться кожи, иначе жертва вздрогнет, что собьет прицел. Пуля должна войти точно в нужное место, чтобы убить мгновенно. Фриц делал Nackenschuss уже не раз. «Я могу сделать это почти не глядя». Он вытащил свой Walther P38[558] из кобуры и неуверенно махнул им: «Просто повернись, я покажу».

Пейн-Бест поспешно отклонил предложение: «Не глупи! Как я увижу, что ты делаешь за моей спиной?»

Фриц кивнул. «Ты, – сказал он своему приятелю из СД. – Поверни голову, чтобы я мог показать герру Бесту, как делается Nackenschuss».

Его друг был совершенно пьян – он тупо уставился на Фрица и снова пробормотал: «Убей их всех… бах, бах, бах…» Он резко взмахнул рукой, отчего бутылка вина и бокалы с грохотом полетели на пол кухни. Затем он положил голову на стол и захрапел.

К этому времени и Фриц был слишком пьян, чтобы сосредоточиться, и снова начал нести чушь о своей невинной жене и малышах, которые понятия не имели о тысячах людей, которых он убил. Он перешел к тому, как эта ужасная война была навязана миру евреями в Англии и Америке, а фюрер был хорошим, мирным человеком[559].

Решив, что пришло время отступать, Пейн-Бест оставил Фрица и его спящего друга и вернулся наверх. Фалькенхаузен был один в своей комнате. Томас и Бонин по-прежнему не вернулись. Не желая усугублять страхи, уже царившие среди заложников, Пейн-Бест промолчал о своем разговоре с Фрицем. Если бы другие заключенные узнали о настроениях, царящих даже среди предположительно миролюбивых людей Штиллера, это могло перерасти в открытую панику. Если бы Пейн-Бест знал, что происходит среди других его товарищей – британских заключенных, у него было бы еще больше причин для беспокойства.

* * *

Ратуша Нидердорфа превращалась в смесь международного отеля и заговорщического улья. На верхнем этаже генерал Санте Гарибальди основал то, что, по сути, было его личным партизанским штабом. Весь вечер члены местного Сопротивления, выдавая себя за обычных гражданских лиц, желавших отдать дань уважения своему знаменитому соотечественнику, заходили к нему и получали приказы[560].

Наблюдая за этим, Джимми Джеймс, который уже знал о плане нападения Гарибальди, был впечатлен тем, как тот держится. Он, как по волшебству, сбросил полосатую одежду концлагеря и переоделся в светло-голубую форму итальянского генерала со всеми наградами. Каким-то образом ему удалось сохранить форму на протяжении всего своего заключения. Он наблюдал за подготовкой к нападению с властным, но добродушным выражением на своем широком лице с выдающимся толстым носом и зубами, которые слегка торчали, когда он улыбался, – совершенно невероятная личность.

Услышав о плане Бонина договориться об их освобождении с Фитингхофом, Гарибальди решил временно отложить нападение. Вингз Дэй и другие британские офицеры неохотно согласились, настаивая на том, что отсрочка должна быть краткой. Джеймс, например, жаждал действия. Он не хотел «сидеть и ждать, пока его убьет банда Бадера»[561]. Также не нравилась им перспектива довериться немцам. Дэй во время плена завел много немецких друзей и уважал немецкий народ, но не верил, что их словам можно верить в столь напряженной ситуации, особенно когда речь идет о генералах, которые в то время все еще воевали против союзников[562].

Вдобавок к этому люди Штиллера и Бадера узнали о плане Бонина и возмутились. Мысль, что один из пленных перепрыгнет через них и обратится напрямую к генералу вермахта, не понравилась эсэсовцам. Дружелюбный собутыльник Пейн-Беста сержант Фриц сказал о Бонине: «Надо было пристрелить этого предателя»[563].

В ратуше также назревали трения между венгерскими VIP-заключенными и немцами-родственниками. В то время как бывший венгерский премьер-министр Миклош Каллаи и бывший государственный секретарь Андреас Хлатки разместились в отеле «Бахманн», бывший министр внутренних дел барон Петер Шелл искал пристанища в ратуше вместе с британскими военнопленными, чьи соломенные матрасы были разложены в зале заседаний совета и банкетном зале. Шестерым оставшимся венграм – старшим офицерам армии и секретарю Никки Хорти – не было предоставлено никакого жилья. Они пришли в ратушу с чемоданами и саквояжами, набитыми дорогим вином, сигарами и изысканной едой[564]. Обнаружив, что для них и их имущества места нет, как нет и запасных матрасов, они пошли в комнату, занятую некоторыми из мужчин-родственников, и принялись их выселять. Вражда между свергнутыми венграми и их бывшими немецкими союзниками разгорелась с новой силой. Заключенные-родственники, которые в большинстве своем не были солдатами, испугались агрессивных армейских офицеров.

Вингз Дэй узнал о столкновении и немедленно решил вмешаться. В сопровождении барона Шелла он вошел в комнату, которая была переполнена заключенными и завалена вещами венгров. Дэй привлек внимание присутствующих и, обращаясь к венграм, твердо заявил: «Уходите немедленно, или я лично прослежу, чтобы вас и ваш багаж выбросили на улицу». Барон Шелл поддержал его, ругая своих соотечественников за позорное поведение на их родном языке, используя – судя по всему – гораздо более сильные выражения. Это возымело желаемый эффект. Венгры собрали свои вещи и отступили в другую комнату, где вместо кроватей были кипы соломы