Последний заговор Гитлера. История спасения 139 VIP-заключенных - Иан Сэйер

18

План казни

Суббота, 28 апреля: Нидердорф

Обнаружение приказа вызвало серьезное волнение среди заключенных, оставшихся с конвоем. Вильгельм фон Флюгге убедил их в реальности приказа, сообщив, что дремал в своем автобусе и подслушал – Штиллер и Бадер говорили о полученном ими распоряжении «казнить заключенных, когда наступит подходящий момент»[538].

Беспокойство Курта фон Шушнига было основано не только на слухах. Унтерштурмфюрер СС Бадер показывал ему список. Шушниг описал его в своем дневнике как «список людей, которые должны быть уничтожены по особому приказу Гиммлера. Имя моей жены и мое есть в нем, аккуратно напечатанные черным по белому. Я знал о списке в Дахау, и полагаю, сейчас нам показывают этот документ, чтобы усмирить наш дух»[539]. Шушниг не был напуган этой информацией – он будто онемел и уже ничего не чувствовал.

Тем временем из разговоров между заключенными и их охранниками стало ясно, что между двумя совершенно разными группами охранников существует широкая и, возможно, расширяющаяся пропасть. С одной стороны были фанатичные нацисты, полностью порабощенные своим фюрером, пребывавшие в ярости от неминуемого поражения любимого отечества. В эту группу входили большинство, если не все люди Бадера, закаленные и жестокие головорезы, которые без раздумий проводили казни без суда и следствия. Другие, состоящие, по крайней мере, из некоторых людей Штиллера, были настроены более благожелательно – люди, которые никогда по-настоящему не наслаждались своими неприятными обязанностями в прошлом и начинали беспокоиться о своих перспективах в будущем[540].

Не было никаких сомнений, к какому лагерю принадлежал унтерштурмфюрер СС Фридрих Бадер. Большой вопросительный знак стоял над его пассивным партнером – и по сути старшим по званию – в противоречивой оболочке оберштурмфюрера СС Эдгара Штиллера. У Пейн-Беста сложилось впечатление, что Штиллер «не только ничего не мог сделать, но и не очень хотел, и казалось, будто он оказывал лишь пассивное сопротивление желанию Бадера ликвидировать всех нас»[541]. Для него Штиллер был скучным, слабым и совершенно не заслуживающим доверия человеком, который хотел лишь одного – выжить. Именно на этом основании он тщетно пытался заставить Шахта и Тиссена подкупить его.

Среди заключенных был по крайней мере один немец, готовый действовать. Едва услышав о приказе о казни, найденном в бумажнике охранника, полковник Богислав фон Бонин решил найти телефон и связаться со штабом генерал-полковника Генриха фон Фитингхофа, главнокомандующего немецкими войсками в Италии.

Хотя Бонин был всего лишь полковником, он служил в верхах генерального штаба армии. Он не только привык иметь дело со старшими командирами, но и был лично знаком с Фитингхофом. Бывший офицер по операциям в Африканском корпусе и начальник штаба в XIV и LVI танковых корпусах, Бонин позже служил начальником оперативного отдела высшего командования армии. Ни люди Штиллера, ни Бадера не сочли нужным препятствовать этой внушительной фигуре, когда он вышел из автобуса и отправился в Нидердорф в сопровождении Вильгельма фон Флюгге[542].

В городе Бонин и Флюгге зашли в «Бахманн», гостиницу на главной площади, заполненную людьми. Среди толпы они заметили Штиллера и Бадера за столом с несколькими другими эсэсовцами, которые набивали животы сосисками и пивом. Бадер злобно посмотрел на двух заключенных, но после напряженной паузы вернулся к еде. Бонин и Флюгге переместились в отель «Голденер Штерн», где обнаружили некоторых своих соотечественников-немцев – вместе с Сигизмундом Пейн-Бестом – обедающих в довльно роскошной обстановке. Бонин был так голоден, а еда перед ним была такой аппетитной, что он решил на некоторое время отложить свою миссию и сел поесть.

В середине трапезы вошел генерал Георг Томас, принесший новости. Генерал, с которым он разговаривал на улице, был его старым и очень близким другом и, как оказалось, градоначальником[543] Нидердорфа. Он был готов сделать все возможное, чтобы разрешить бедственное положение заложников. Ситуация сложилась опасная. Из-за всеобщего восстания партизан повсюду царил хаос и шли бои. В то же время немецкое верховное командование в Италии вело трудные переговоры с союзниками о прекращении огня. Пейн-Бест указал Томасу, что немецкий генерал, командующий этим оперативным районом, будет нести ответственность перед союзниками, если заложникам будет причинен какой-либо вред.

Томас признался, что не знает главнокомандующего Фитингхофа лично. Бонин, поймав возможность, вмешался в разговор. После обсуждения было решено, что Бонин и Томас должны пойти к градоначальнику и попытаться договориться о телефонном звонке Фитингхофу[544].

Когда они ушли, к обеденной группе присоединились Вингз Дэй и Безумный Джек Черчилль. Как и Бонин и Флюгге, они попробовали зайти в «Бахманн» и обнаружили, что тот трещит по швам от посетителей, в том числе генерала Папагоса и его группы, которые «наедались до отвала». Не найдя места, Дэй и Черчилль перешли дорогу к «Голденер Штерн», где обнаружили группу скандинавских, югославских и венгерских заключенных, а также некоторых немецких заключенных-родственников. Последних сопровождал лейтенант авиации Сидни Доуз, влюбившийся в молодую Гизель фон Плеттенберг[545].

После обеда Дэй узнал о желании Бонина связаться с Фитингхофом. Он одобрил эту идею, посчитав Бонина «очень активным и хорошим связующим звеном». Дэй еще с перевала Бреннера думал, что, если бы он был одним из немецких генералов, он бы ухватился за «посланную небесами возможность избавиться от кровожадной банды охранников СС»[546].

Однако, хотя Дэй был рад, что немецкие пленные наконец-то предприняли какие-то решительные действия, он не собирался связывать свою судьбу с ними. Пейн-Бест, со своей стороны, был рад помочь вести переговоры, но Дэй не считал себя «активным подстрекателем». Единственным верным решением он видел немедленный побег, а не пассивное ожидание какой-то согласованной сделки. Вне зависимости от возможной опасности, он предпочитал план Гарибальди и Ферреро[547]. На данный момент заговорщики держали эту схему в секрете от других заложников.

В конце концов различные небольшие группы заключенных закончили обедать и – с удивительным повиновением – пошли обратно по лесной дороге к месту возле железнодорожной линии, где стояли автобусы. У одних все пожитки остались на борту, и они не хотели бросать их[548]. Другие, возможно, в какой-то степени привыкли к установленным в заключении порядкам, привыкли к плену. Также многие были уверены, что, если хотя бы один человек сбежит, охранники несоразмерно жестоко поступят с теми, кто остался.

* * *

Когда странники вернулись к автобусам, был уже поздний вечер, и другие заложники становились все более беспокойными и подавленными. Штиллер изо всех сил пытался контролировать их. Продержавшись весь день только на холодном завтраке из сыра и хлеба,