Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин
Этот день – 29 января 1837 года – был последним днем жизни Пушкина.
За три месяца до того, в октябре 1836 года, поэт писал П. Я. Чаадаеву: «Нужно сознаться, что наша общественная жизнь – грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, к справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – поистине могут привести в отчаяние».
В этих пушкинских словах резко и верно нарисована физиономия русского дворянства времен Николая I. Поэт говорит о той среде, в которой он жил. Окруженный светскими вертопрахами и интриганами, расчетливыми карьеристами, тупыми солдафонами, Пушкин воплощал свободную мысль и человеческое достоинство. Все, что делал он, все, что он говорил и писал, исполнено стремлением к справедливости и истине.
И этого духовного превосходства, этой его внутренней независимости не могло простить поэту светское общество. Шеф жандармов Бенкендорф, министр просвещения Уваров, кавалергардские офицеры из окружения императрицы, продажные журналисты, досужие салонные клеветники объединились в своей вражде к Пушкину. Затеянная против него подлая интрига привела к дуэли Пушкина с бароном Дантесом-Геккерном, приемным сыном голландского посланника при русском дворе.
Стрелялись 27 января 1837 года за Петербургской стороной, у Черной речки.
Пушкин был смертельно ранен. Врачи сразу же признали положение его безнадежным. Пушкин невыносимо страдал, но мужество и твердость духа не покидали его и в те страшные дни. «Я был в тридцати сражениях, – говорил лейб-медик Арендт, – я видел много умирающих, но мало видел подобного».
Жуковский, Вяземский, А. И. Тургенев, лицейский товарищ и секундант Пушкина Данзас, врач и литератор Даль не отходили от умирающего.
Весть о дуэли и ранении Пушкина с поразительной быстротой распространилась по городу.
28 января с раннего утра у подъезда была давка. В сенях знакомые и незнакомые засыпали выходивших из комнат вопросами: «Что Пушкин? Легче ли ему? Поправится ли он? Есть ли надежда?» Какой-то старичок, попавший в сени, сказал с удивлением: «Господи боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!..»
К середине дня 29-го стало ясно, что Пушкину осталось жить считаные минуты.
«Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего, – вспоминал Даль, – я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:
– Кончена жизнь!
Я недослышал и спросил тихо: что кончено?
– Жизнь кончена, – отвечал он внятно и положительно. – Тяжело дышать, давит, – были последние слова его».
Было 2 часа 45 минут пополудни.
«Спустя три четверти часа после кончины (во все это время я не отходил от мертвого, мне хотелось вглядеться в прекрасное лицо его) тело вынесли в ближнюю горницу; а я, исполняя повеление государя императора, запечатал кабинет своею печатью», – рассказывал Жуковский.
Николай I тотчас отправил записку Бенкендорфу: «Пушкин умер; я приказал Жуковскому приложить свою печать к его кабинету и предлагаю вам послать Дубельта к Жуковскому, чтобы он приложил жандармскую печать для большей сохранности».
Начальник штаба корпуса жандармов генерал-майор Дубельт запечатал кабинет Пушкина казенной печатью.
Многочисленные враги Пушкина торжествовали и злорадствовали. Немало лиц из высшего общества ездили к барону Геккерну с изъявлением сочувствия по поводу неприятностей, выпавших на долю его приемного сына и его самого. С. Н. Карамзина писала в эти дни: «В нашем обществе у Дантеса находится немало защитников, а у Пушкина – и это куда хуже и непонятней – немало злобных обвинителей».
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… – Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Знаменитое лермонтовское стихотворение «Смерть поэта» – самое яркое, быть может, выражение того горя, которое ощутили при вести о смерти Пушкина тысячи русских людей. По словам писателя И. И. Панаева, «весь Петербург всполошился. В городе сделалось необыкновенное движение. На Мойке, у Певческого моста… не было ни прохода, ни проезда. Толпы народа и экипажи с утра до ночи осаждали дом; извозчиков нанимали, просто говоря: „К Пушкину“, и извозчики везли прямо туда. Все классы петербургского народонаселения, даже люди безграмотные, считали как бы своим долгом поклониться телу поэта. Это было уже похоже на народную манифестацию, на очнувшееся вдруг общественное мнение».
Дверь в квартиру поэта была отворена, и вереница людей шла поклониться его праху. «Женщины, старики, дети, ученики, простолюдины в тулупах, а иные даже в лохмотьях…»
В. А. Жуковского особенно поразил какой-то старик, который с глубоким вниманием долго смотрел в лицо Пушкина. Он даже сел возле гроба и просидел неподвижно четверть часа. Слезы текли у него по щекам. Потом он встал и пошел к выходу. Жуковский послал за ним, чтобы узнать его имя. «Зачем вам, – отвечал незнакомец, – Пушкин меня не знал, и я его не видал никогда, но мне грустно за славу России». В городе только и речи было, что о безвременной кончине поэта. «Мужики на улицах говорили о нем», – рассказывал П. А. Вяземский.
Смерть Пушкина стала огромным общественным событием.
«Солнце нашей Поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое Русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое Русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина?.. К этой мысли нельзя привыкнуть!
29 января 2 ч. 45 м. пополудни».
Этот некролог, написанный В. Ф. Одоевским и помещенный в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду», вызвал негодование властей. Казалось возмутительным и опасным, что поэт, имевший чин титулярного советника, – всего лишь поэт, не министр, не фельдмаршал, – был назван славой России.
«…После того как распространилась в городе весть о погибели Пушкина, – писал В. А. Жуковский, – поднялось много разных толков… Многие, вероятно, говорили, как бы хорошо отпрячь лошадей от гроба и довезти его на руках до церкви; другие, может быть, толковали, как бы хорошо произнести над ним речь и в этой речи поразить его убийцу, и прочее, и прочее».
Непричастный государственной силе и власти, Пушкин тем не менее обладал огромным влиянием на умы и души своих сограждан.
И уже в
