Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин
Пушкин стал членом петербургского Английского клуба в 1832 году и состоял в нем до самой смерти. Он иногда здесь ужинал, проводил вечера, играл на бильярде и в карты. «Для развлечения вздумал было я в клобе играть, но принужден был остановиться. Игра волнует меня – а желчь не унимается», – писал Пушкин жене.
Усердно посещал Английский клуб И. А. Крылов. Там у него имелось свое постоянное место: он сидел в кресле у стены. Позднее на стене долгие годы оставалось незакрашенным пятно – след того, что здесь покоилась голова Крылова.
В «Новейшем путеводителе по Санкт-Петербургу» Шредера, кроме Английского, указаны: Большой мещанский клуб – против бульвара, то есть на Адмиралтейской площади; Малый мещанский клуб, обычно называемый Американским, – на Исаакиевской площади в доме Таирова; Большой танцевальный клуб, или Танцевальное собрание, – на Невском проспекте у Полицейского моста; Малый танцевальный клуб – на Невском проспекте у Казанского моста в доме Кусовникова, позднее Энгельгардта; Купеческий, или Коммерческий, клуб – на Английской набережной в собственном доме.
В 1810-х и в начале 1820-х годов Малый танцевальный клуб, который снимал залы в «Кусовниковом доме», устраивал здесь балы. На этих балах, по словам одного из столичных журналистов, «прелестные немочки, дочери петербургских зажиточных ремесленников, веселились истинным веселием… вальсировали до первого обморока со щеголеватыми сидельцами и полуважными подмастерьями».
Дворянство плясало на балах в доме Косиковского у Полицейского моста, в залах Большого танцевального клуба, или Танцевального собрания, переименованного позже в Благородное собрание. Здесь изредка устраивали и балы-маскарады. Общественные маскарады бывали и в Большом театре. Для этого в зрительном зале поверх кресел, вровень со сценой, за какой-нибудь час настилали пол, и на этой огромной площадке и в фойе помещалось до 12 тысяч человек.
Когда В. В. Энгельгардт перестроил дом Кусовникова, самые пышные маскарады стали устраивать здесь. Для них был отведен раззолоченный, расписанный главный зал со специальной ложей для царской фамилии. Этот маскарадный зал стал своеобразным символом эпохи 1830-х годов. В то время как всякие серьезные проявления общественной жизни беспощадно подавлялись, царь и правительство старались сделать основным содержанием жизни столичного дворянства бесконечные праздники, увеселения, развлечения. Не случайно в 1830 году официозная «Северная пчела» заявляла: «С некоторого времени общественная жизнь в здешней столице приняла другое направление: во всех сословиях видно более живости, более стремления к наслаждениям, что почитается всегда признаком несомненного благосостояния и спокойствия духа… Никогда не было здесь столько частых балов, как нынешнею зимою, и даже сделан опыт к заведению общественных собраний (в прелестных залах дома г-жи Энгельгардт)».
Если маскарады в доме Энгельгардта мог посетить любой «благовоспитанный» петербуржец, у которого было в кармане десять рублей, чтобы заплатить за вход, то балы во дворцах знати либо иностранных послов собирали только людей «высшего света».
Балы в петербургском «свете» давались круглый год, кроме Великого поста. Но главным бальным сезоном являлась зима. Помимо концертов и театра, балы и маскарады были излюбленным развлечением привилегированной петербургской публики.
Дом, в котором давался бал, ярко освещали и внутри и снаружи.
Перед померкшими домами
Вдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам, и модных чудаков.
Вот наш герой подъехал к сеням;
Швейцара мимо он стрелой
Взлетел по мраморным ступеням,
Расправил волоса рукой,
Вошел. Полна народу зала;
Музыка уж греметь устала;
Толпа мазуркой занята;
Кругом и шум и теснота;
Бренчат кавалергарда шпоры;
Летают ножки милых дам;
По их пленительным следам
Летают пламенные взоры,
И ревом скрипок заглушен
Ревнивый шепот модных жен.
Это картина бала из первой главы «Евгения Онегина».
В. П. Шереметьева, приехавшая из провинции в Петербург в середине 1820-х годов, так описывает в своем дневнике великосветский бал: «Собралось все, что было изящного, важного, в больших нарядах, все фрейлины и дамы при знаках, почти все причесаны с цветами и с marabout[18] на голове. Платья из розового или малинового крепа на атласе, платья петинетовые тоже на атласе, платья белые креповые на перкале с цветочными гарнитурами; много бриллиантов, и эффект модных дам – это бриллиантовые аграфы, или изумрудные, или из других камней… Волосы сзади собирают вокруг большой буклей, а в середине они также перевязываются пряжкой. Это очень красиво… Танцевали английский вальс… Потом котильон… После ужина тотчас же начали снова танцевать… Когда вернулись домой, было 4 часа».
Балы служили для демонстрации самых дорогих, самых причудливых и роскошных дамских нарядов, модных драгоценностей и причесок.
Хозяину дома бал с изысканным ужином обходился в огромную сумму. Недаром отец Онегина, который «давал три бала ежегодно», «промотался наконец».
Балы у князя Кочубея, у графа Бобринского, графа Нессельроде, у Д. Л. Нарышкина… В 1833 году Пушкин записал в своем дневнике: «Кочубей и Нессельроде получили по 200 000 на прокормление своих голодных крестьян, – эти четыреста тысяч останутся в их карманах… В обществе ропщут, – а у Нессельроде и Кочубея будут балы».
Необычайно роскошным и многолюдным был бал, данный в конце апреля 1834 года петербургским дворянством по поводу совершеннолетия наследника престола, будущего царя Александра II.
Для этого бала выбрали огромный зал в доме обер-егермейстера Д. Л. Нарышкина на набережной Фонтанки, но зала этого оказалось недостаточно, и, сделав крытый переход, к дому Нарышкина присоединили ряд комнат соседнего дома. Кроме того, поручили архитектору А. П. Брюллову построить во дворе «столовую залу» для парадного ужина. Денег не жалели ни на убранство, ни на освещение, ни на кушанья.
17 марта Пушкин записал в дневнике: «Много говорят о бале, который должно дать дворянство по
