Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин
Самый красивый из островов Невской дельты – Каменный остров, или Каменный нос, – в 60-х годах XVIII века Екатерина II купила у канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, чтобы устроить здесь загородную резиденцию наследника престола – будущего императора Павла I. Тогда под надзором архитектора Ю. М. Фельтена здесь был возведен двухэтажный каменный дворец, разбит сад, а в близлежащем лесу устроен «воксал» – павильон, где для развлечения гуляющих играл оркестр. Пустопорожние места на острове Павел роздал для застройки своим приближенным. С воцарением Александра I дворец перешел к нему. В этом дворце Александр уединился осенью 1812 года и со страхом ждал дальнейших событий. Появились опасения, что Наполеон направит свои войска на Петербург. В столице принимали меры предосторожности: архивы всех присутственных мест, коллекции Эрмитажа, все «ученые кабинеты» были вывезены по воде на север. Книги Публичной библиотеки отправили на Ладогу. Особая баржа стояла у причала возле Сенатской площади, и были отпущены деньги, чтобы снять со скалы и увезти в безопасное место Медного всадника. И тут по городу пошли слухи, будто некоему майору Батурину несколько ночей подряд снился один и тот же сон. Снилось ему, что стоит он на Сенатской площади возле памятника Петру. И вдруг съезжает со своей скалы бронзовый Петр и скачет через Исаакиевский мост на Васильевский остров, оттуда на Петербургскую сторону, а затем на Каменный остров и въезжает во двор Каменноостровского дворца. Гулко гремят медные копыта на пустынном дворе. Заслышав шум, выходит из дворца император Александр.
– Молодой человек, – громовым голосом вопрошает Петр, – до чего ты довел мою Россию? – И объявляет грозно: – Пока я стою на своей скале – Петербург неприступен!
Говорили, что будто бы майор сообщил о своем «видении» кому-то из министров, тот – царю, и Александр, устыдившись, велел не трогать Медного всадника.
Пушкин слышал эту историю от М. Ю. Виельгорского и, работая над «Медным всадником», быть может, вспоминал бронзового Петра, скачущего на Каменный остров.
После смерти Александра Каменноостровский дворец стал собственностью младшего брата царя – великого князя Михаила Павловича.
В 1820-е и 1830-е годы на Каменном острове, кроме дач столичной знати, появились по берегу Невы деревянные дома состоятельных обывателей. Владельцы придавали им самый замысловатый вид: то белого голландского домика с зелеными ставнями, то готической башни, то нарядной русской избы, а то и китайской пагоды. Для развлечения публики на Каменном острове был построен и деревянный театр.
«Гости съезжались на дачу***. Зала наполнялась дамами и мужчинами, приехавшими в одно время из театра, где давали новую итальянскую оперу. Мало-помалу порядок установился. Дамы заняли свои места по диванам. Около них составился кружок мужчин. Висты учредились. Оставалось на ногах несколько молодых людей; и смотр парижских литографий заменил общий разговор. На балконе сидело двое мужчин. Один из них, путешествующий испанец, казалось, живо наслаждался прелестию северной ночи. С восхищением глядел он на ясное, бледное небо, на величавую Неву, озаренную светом неизъяснимым, и на окрестные дачи, рисующиеся в прозрачном сумраке. „Как хороша ваша северная ночь, – сказал он наконец, – и как не жалеть об ее прелести даже под небом моего отечества?“». Так начинается отрывок, написанный Пушкиным в конце 1820-х – начале 1830-х годов.
Пушкин жил на Каменном острове на даче, принадлежавшей богатому чиновнику, члену совета при главноуправляющем Почтовым департаментом Ф. О. Доливо-Добровольскому. На огромном участке Добровольского, расположенном по набережной Большой Невки, недалеко от Каменноостровского театра, стояло несколько сдаваемых внаем дач. Одну из них занял Пушкин. «Искусственная природа бывает иногда так же хороша, как и настоящая. Каменный остров, где Пушкин нанимает дачу, показался мне прелестен, – рассказывала Н. А. Дурова, знаменитая „девица-кавалерист“, побывавшая у Пушкина. – С нами вместе обедал один из искренних друзей Александра Сергеевича, господин Плетнев, да три дамы, родственницы жены его».
Знакомый Пушкина В. Ф. Ленц рассказывал: «Графы Виельгорские наняли на Островах Кочубееву дачу… Балкон дачи выходил на усаженное березами шоссе, которое вело от Каменноостровского моста вдоль реки к Елагину… После обеда доложили, что две дамы, приехавшие верхами, желают поговорить с графами… На высоком коне, который не мог стоять на месте и нетерпеливо рыл копытом землю, грациозно покачивалась несравненная красавица, жена Пушкина; с нею были ее сестра и Дантес. Граф стал усердно приглашать их войти. „Некогда!“ – был ответ. Прекрасная женщина хлыстнула по лошади, и маленькая кавалькада галопом скрылась за березами аллеи».
И здесь, на Каменном острове, было все то же, что и в городе, – суета, светские знакомые, светские разговоры и сплетни. Наталья Николаевна любила блистать в обществе и не пропускала ни пикников, ни других развлечений.
Пушкин искал уединения в прогулках по окрестностям. Бродил по аллеям Каменного острова и других островов, выбирая места потише и поглуше, где не было разодетой светской публики, бесчисленных карет, кавалькад, шума, французской речи. Этим летом написал он элегию «Когда за городом задумчив я брожу» и свое поэтическое завещание – «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…». На рукописи «Памятника» есть помета: «1836 авг. 21. Кам. остр.».
Глава двадцать девятая
«Жрецы минутного, поклонники успеха»
В очерке «Загородная поездка» А. С. Грибоедов, рассказывая о том, как он слушал русские песни в окрестностях Петербурга, писал: «Прислонясь к дереву, я с голосистых певцов невольно свел глаза на самих слушателей-наблюдателей, тот поврежденный класс полуевропейцев, к которому и я принадлежу. Им казалось дико все, что слышали… Каким черным волшебством сделались мы чужие между своими!.. Народ единокровный, наш народ разрознен с нами, и навеки!»
В петербургском обществе на каждом шагу, и в большом и в малом, существовали сословные перегородки. Правительство делало все, чтобы усилить рознь между сословиями. Простолюдинов отделяли от господ, мещанство и купечество – от столбового дворянства, а дворян средней руки – от высшей знати.
Поскольку мужикам разговаривать не полагалось, а веселиться они могли дома или на улице, то никаких общественных зданий, где простой народ мог бы собираться, беседовать или танцевать под музыку, в городе не было. Для других сословий существовали клубы.
Старейший из петербургских клубов – Английский – основали в 1770 году. «Английским» назывался он потому, что основателем его был живший в Петербурге банкир-англичанин Гарднер,
