Просроченный долг - Йожеф Лендел
Жизнь, как только не становится хуже, сразу становится лучше. Низенький лысый инженер много дней трудился и сделал — посредством ножки от кровати и каменного пола — из небольшого кусочка проволоки иглу. Этой иглой он пытался просверлить дырку в другом кусочке проволоки. Он попросил Андриана, который не очень много двигался, весь день посидеть перед ним. Так надзиратель через «глазок» не заметил его стараний.
В награду он первому показал Андриану готовую иглу: «Ну, что скажете?»
— Великолепно, — с одобрением сказал профессор. — Вы и раньше конструировали приборы?
— Как сказать. Я сконструировал первый танк в этой стране.
— Это, конечно, очень важно. Жаль, что там, как бы это сказать, в гражданской жизни, мы не были знакомы. Но, возможно, не исключено…
— Полно, профессор, — прервал его инженер. — Оглянитесь вокруг.
— Да, пожалуй…
— И попробуйте проверить мои данные.
— Какие данные?
— Плотность населения нашей камеры, размеры хлебных груд, которые при утренней раздаче хлеба мы видим перед другими камерами, далее рассказы тех, кто попал сюда из других камер или кого привезли из других тюрем, и, наконец, средний срок пребывания в камере позволяют произвести некоторые расчеты. Принимая во внимание все доступные данные, я пришел к следующему результату, что… — последовал длинный ряд цифр. — Этот контингент в среднем меняется за две-три недели. По моим расчетам, средний срок пребывания здесь восемнадцать дней. Приходим, уходим, понемногу, но изо дня в день. Другой вопрос: куда? Еще вопрос: почему староста сидит здесь уже полгода? По моему мнению, потому что он стукач.
— Не думаю. Приличный человек. И о чем ему доносить?
— Думаю, что ни о чем особенном. Но использование доносчиков — это укоренившаяся практика. Их используют и тогда, когда в этом нет необходимости. Впрочем, это неважно. Вернемся к цифрам.
— Если ваши данные верны…
— Верны. Придет время, когда мои данные будут подтверждены документами. Но возьмем контрольные расчеты. К примеру! Уборной в нашем коридоре пользуются беспрерывно, днем и ночью. На человека в день приходится полторы минуты.
— Это, — сказал профессор, немного смутившись, — то, что полторы минуты, я тоже совсем невольно высчитал.
— А я установил еще и то, что численность, так сказать, «плотность населения» нашего коридора соответствует среднему показателю всех коридоров и других тюрем.
— Представляется логичным.
— То, что человек здесь невольно узнает из того…
— Ваши расчеты, я полагаю, безупречны.
— Для меня большая честь, что такой авторитет по расчетам вероятностей согласен с моими результатами.
— Хорошо, это цифровые данные… Но как вы объясняете причину явлений? Саму причину?
— Посмотрите на того человека в углу. Там, сзади, — инженер показал в темный угол камеры. — На того, у которого так опухли глаза. Сердечник, насколько могу судить. Старый партиец. И он тоже не понимает. Кстати, староста постоянно следит за ним. Однажды он уже пытался покончить с собой.
— И кто-то имеет что-либо против?
— Тюремные правила.
Так жило это множество людей, плотно притиснутых друг к другу. Лихорадочно блестевшие глаза, серо-зеленая бледность заросших лиц в парах испарений при постоянно горевшем, тусклом электрическом свете смывали индивидуальные различия. Все были без рубах, в подштанниках, сидели на койках или, скрючившись, на полу, потому что в переполненном помещении было невозможно и шагу сделать, и потому что все мучились от изнуряющей жары и испарений, подобных тропическим.
Были такие, кто пытался поддержать свой организм гимнастикой. О целесообразности гимнастики много спорили, это тоже помогало коротать время. Врач, крепкий мужчина, но совершенно беспомощный из-за потери очков, утверждал, что в таком воздухе от гимнастики больше вреда, чем пользы. Преподаватель танцев, который вел уроки современных танцев в каком-то небольшом парке, возглавлял лагерь оппонентов. По его мнению, неподвижность окончательно парализует ноги, все мускулы, и что будет, когда придется идти пешим этапом к месту назначения?.. Потому что на последнем отрезке их пути железной дороги не будет…
— Дорогу будем строить мы. То есть вы, — прибавил он, — потому что я намерен устроиться парикмахером. На строительстве дороги, в шахте, на лесоповале — парикмахер везде нужен.
— Так уж и парикмахер, — заметил матрос.
— Извините, но я лучше знаю, папаша. Парикмахеры и врачи нужны везде. Инженеры мало где нужны, и их больше, чем требуется.
— Зато моя спина везде пригодится, — сказал матрос. — Лопата, кирка или пила, или мешки, всё едино. А на кирку уж никто не позарится.
Споры, смех, перебранка, храп, тихие разговоры и декламация актера — все стихало каждый раз, когда в замке поворачивался ключ и гремел засов. Когда дверь открывалась, стояла мертвая тишина.
Надзиратель не входит. С порога спрашивает приглушенным голосом:
— Кто здесь на «Б»?
Те, чья фамилия начинается на букву «Б», дрожащими губами называют свою фамилию, один за другим, по очереди, в зависимости от темперамента, редко, когда сразу двое. Наконец надзиратель, который держит в руке листок бумаги, останавливает перекличку: «Одевайся!»
И тогда кто-то (еще минуту назад он разговаривал или слушал, играл в шахматы или рассказывал) дрожащими руками надевает брюки, берет пиджак и на подкашивающихся ногах идет, переступая через руки, ноги, тела. Одной рукой поддерживает брюки, потому что, избавленные от металлических крючков, они спадают. Но только пока не переступит через порог. Потому что там раздается команда: «Руки назад!» Арестант пожимает плечами и отпускает штаны…
— Думаю, что сегодня и до меня дойдет очередь, — гадает то один, то другой.
Дверь за тем, кто на букву «Б», захлопнулась. Первыми, кажется, приходят в себя игравшие в шахматы, но вскоре уже слышен и смех, а храп еще раньше.
— Почему людей не вызывают по фамилиям? — спросил профессор у инженера, занимающегося расчетами вероятности.
— Потому что они сами уже не знают, кто в какой камере. Не справляются с потоком. Но если вызовут того, кого здесь нет, мы, возможно, можем узнать, что кто-то из наших знакомых тоже уже попал сюда.
— Возможно, — соглашается Андриан.
— Более того!.. Вы не замечали, бывает, уже вся шарманка отыграла, а конвоир еще глядит в свою бумажку. И заставляет всех или снова называть фамилии, или закрывает дверь. Случалось такое?
— Да.
— Вот видите! Они даже не знают, где кто, — победно заключает инженер, и в этот момент он так доволен, как в лучшие дни своей жизни.
— Конечно. Но зачем всё? Всё?
— А вот этого, профессор, я и сам не понимаю. Я спрашивал политических деятелей, спрашивал старых партийцев, и того, кто еще недавно здесь сидел. Они или признаются, что сами не понимают, или молчат. Но кто
