Просроченный долг - Йожеф Лендел

— Выходи! — закричал кто-то и рванул дверцу машины. Прежние сопровождающие передали его другим конвоирам. Старик оглянулся на них как на старых знакомых. Но его уже вели дальше, и вскоре он очутился в большом помещении.

Здесь было много людей, они напряженно стояли посреди зала, как кегли перед броском. У другой двери выстроилась очередь, по двое, как в военные времена перед булочными.

Старик услышал, как его спросили: «Что здесь такое?»

— Вокзал, — ответил вместо него кто-то поблизости.

Привозили новых людей, по одному и группами. Потом дверь, перед которой стояла двойная очередь, неожиданно открылась. Сто человек пропустили в другое помещение.

— А там что? — спросил тот же голос.

— Черт его знает. Увидим, — ответил кто-то другой безразличным голосом, но казалось, что у него стучали зубы.

— Давайте тоже встанем в очередь.

На месте ста человек стояли уже другие, а их место заняли вновь прибывшие, более того, человеческая масса на «вокзале» становилась все гуще. Давкой Андриана придвинуло ближе к открывавшейся каждый час двери. Никто не знал, что его ждет за дверью, и все же, когда она открывалась, люди толпились и отталкивали друг друга. Может, перед вратами ада тоже так: будь что будет, уж лучше жариться на раскаленной сковороде, чем ждать, когда тебя поджарят… Входящего ослеплял резкий свет больших электрических ламп. Цементный пол. Сверкали покрашенные масляной краской стены. Здесь их ждали десятка полтора уже не молодых людей в белых халатах. Из-под белых халатов виднелись сапоги. Взмахом руки они выстроили сто человек в шеренгу.

— Раздевайся!

Люди начали расстегиваться.

— Пошевеливайся! Догола!

Сто человек разделись. Перед каждым в кучке его вещи.

Часть людей в белых халатах осматривала одежду, остальные — людей.

— Поднять руки!

— Открыть рот!

— Нагнуться!

Другие люди в белых халатах тем временем ощупывали вещи. Они срезали металлические пуговицы и вместе с другими металлическими предметами бросали в кучу. Деньги и ценные предметы клали в другую кучу. Сюда же бросали шнурки от ботинок и ремни.

— Кто готов, забирай вещи.

Эти попадали в следующее помещение. Здесь было жарко, и по запаху потных тел и пара было понятно, что они в предбаннике.

— Вещи сюда! — послышалось из-за стойки.

Люди клали одежду на стойку. Человек, принимающий одежду, совал каждому в руку кусочек мыла размером с пол спичечного коробка. Здесь были уже такие, кто ухитрился добыть два куска, конечно, не профессор Андриан. Он отошел от стойки без мыла.

— Иди, попроси свое мыло, — посоветовал кто-то. — Скажи, что не досталось.

— Неважно. Я вчера мылся.

— Что положено, то положено. Тебе не нужно, мне отдашь.

Профессор хмуро отмахнулся и хотел войти в баню.

— Куда спешишь! Сначала иди сюда! — прикрикнули на него.

Андриан удивленно обернулся на голос.

Товарищи подтолкнули его туда, где — он до этого даже не видел — шестеро потных надзирателей, засучив рукава рубашек, машинками стригли наголо головы новичкам, а у кого были — усы и бороды. Седьмой надзиратель, весь в поту, большим березовым, как у уличных дворников, веником сметал среди множества голых людей состриженные волосы в угол.

Еще пару часов назад старый профессор представлял, что как только он прибудет в это большое учреждение, в этот никогда не виданный им дом, то его или немедленно расстреляют, и тем самым завершится это чудовищное недоразумение, или спросят, кто он. На это он с высокомерием спросит, по какой причине доставлен сюда, и это большое недоразумение быстро разъяснится. Ведь достаточно одного телефонного звонка, разговора с директором или со студенческой организацией, и уже к обеду он окажется дома. Если вызовут свидетелей, в этом случае, действительно, дело может затянуться на день-два, а то и на три, как это еще дома сказал штатский.

Но как первое, так и все другие его предположения оказались ошибочными… Он сидел на колченогом стуле в чем мать родила, и сбриваемые волосы падали ему на спину, на колени и оттуда на цемент.

Парикмахер легонько щелкнул его по спине.

— Простите, что такое?

— Можешь идти.

Старик поднялся, и вот большой березовый веник сметает его белоснежные, слегка вьющиеся волосы, которые смешиваются с черными, каштановыми, белокурыми прядями молодых парней. В углу помещения уже скопилась их целая гора.

Теперь он уже мог войти в баню. Его встретил гул голосов и приглушенное паром эхо. Крики, стук металлических шаек о каменные скамьи и смех. Смех, как в любой бане, и брызги, и суета. Как в любой городской бане в субботу вечером. Точно так же терли, намыливали и похлопывали друг другу спины. Голые тела, фырканье, хохот, банный гомон, гулкий праздник тела, знакомый, одновременно изнуряющий и бодрящий.

Старик наливает воды в шайку, обливается, трет только что обритую наголо голову, смывает с тела щекочущие волосинки, улыбается в этом адовом шуме и райском тепле, а вылив на себя всю воду, опять направляется с шайкой к крану.

Лишь один посиневший от холода человек и здесь все еще дрожит. Обеими руками он придерживает огромную свисающую грыжу.

— Отсюда нас поведут на расстрел? — спрашивает он у профессора.

Но прежде чем Андриан успел дать вразумительный ответ, отвечает веселый грубый человек рядом:

— Ты что, сдурел! Для этого не нужно мыться.

Профессор дружелюбной улыбкой приветствует такую банную логику.

И в этот самый момент из горячих кранов прекращает литься вода. Во внезапной тишине раздается команда: «На выход!»

Открывается дверь, и голые люди оказываются в следующем зале. На полу свалена одежда. Она горячая, ее только что выбросили из дезинфекционной камеры.

Хорошее настроение мгновенно испарилось. Толкотня, суета. Все судорожно ищут свои разбросанные вещи. Перебранка, ошибки, подозрения. Напрасно сквозь закрытую дверь соседней бани доносится веселый шум моющихся.

Многие даже не успели одеться, еще ищут свою рубашку или второй ботинок, как уже раздался крик: «Давай, давай».

Группами по пять, десять человек их ведут по длинным, безлюдным, гулким коридорам. Стены белые, железные двери все одинаково коричневые.

Десять человек останавливают у одной из дверей. К конвоиру подходит коридорный надзиратель, они вдвоем отпирают два замка на двери, отодвигают засов. Старик и девять товарищей входят в камеру. Точнее, их вталкивают надзиратели, потому что места, чтобы войти, нет. Дверь за ними с усилием закрывается.

Они оказались в большой, набитой людьми комнате с низким потолком. В спертом воздухе тускло светят электрические лампочки, десять новичков встречают вонь, жара и враждебные взгляды. Ведь теперь воздуха будет еще меньше.

— Угораздило вас в аккурат сюда?

На двадцати пяти железных койках и между койками на полу,