Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд
— НЕТ! Не...
Бум.
Гомер падает замертво. Его голова превратилась в жуткую мешанину из крови, лицевых костей, черепных жидкостей, выбитых зубов и рваных тканей. Кожа какая-то ненастоящая, будто глина.
Гражданские, понятное дело, как обычно, потребуют расследования. Но в ходе этого расследования рекруты взвода 30-92 покажут, что рядовой Пратт, хотя и обладал высокой мотивацией к службе, входил, однако, в число тех десяти процентов, кому нельзя служить в возлюбленном нами Корпусе.
Я выключаю верхний свет.
Объявляю:
— Приготовиться к отбою. ОТБОИ!
Взвод падает на сотню шконок.
Внутри меня - холод и одиночество. Но я не одинок. По всему Пэррис-Айленду нас тысячи и тысячи. А по всему свету - сотни тысяч.
Пытаюсь заснуть...
Лежа на шконке, притягиваю к себе винтовку. Она начинает со мной разговаривать. Слова вытекают из дерева и металла и вливаются в руки. Она рассказывает мне, что и как я должен делать.
Моя винтовка - надежное орудие смерти. Моя винтовка - из черной стали. Это наши, человеческие тела -мешки, наполненные кровью и мясом, и их так легко проткнуть и слить эту кровь, но наши надежные орудия смерти так просто не испортить.
Мое оружие мне послушно. Я просто подержу в руках Ванессу, винтовочку мою. Я обниму ее. Я просто чуть-чуть ее подержу...
Тишина. И в этой темноте сто человек, как один, начинают читать молитву.
Я гляжу на Ковбоя, затем - на рядового Барнарда. Они все понимают. Холодные оскалы смерти застыли на их лицах. Они мне кивают.
Новоиспеченные солдаты морской пехоты из моего взвода лежат по стойке «смирно», вытянувшись горизонтально на шконках, винтовки прижаты к груди.
Я начинаю читать:
Это моя винтовка.
Много таких, как она, но именно эта - моя...
СЧЕТЧИК ТРУПОВ
Я видел лучшие умы моего поколенья - безумьем убиты, истощены, истеричны и голы...
Аллен Гинзберг, Вопль
Псих - это человек, который только что осознал, что творится вокруг.
Уильям С. Берроуз
Последний день перед встречей нового, 1968 года по вьетнамскому календарю мы со Стропила проводим у лавки на Фридом Хилл.
Стропила - военный фотокорреспондент. Он думает, что я реально крутой морпех.
Мне приказано написать тематическую статью о центре отдыха на Фридом Хилл на высоте для журнала «Leatherneck». Я - военный корреспондент при -й дивизии морской пехоты. Моя работа заключается в том, чтобы писать бодрые новостные бюллетени, которые раздаются высокооплачиваемым гражданским корреспондентам, которые живут со своими служанками азиатского происхождения в больших отелях Да-Нанга.
Сегодня утром мой начальник решил, что статью, которая может реально вдохновить войска на великие свершения, можно написать о «высоте 327». Прикол в том, что «высота 327» была первой точкой, которую заняли американские войска.
Мои последние три операции меня вымотали до усрачки; в поле корреспондент - такой же солдат, как и все.
Мы направляемся в кинотеатр, который больше похож на склад, и любуемся там на Джона Уэйна. Сидим
в самых первых рядах, рядом с группой пехотинцев. Пехотинцы развалились поперек кресел, задрав грязные тропические ботинки на кресла перед ними. Они все бородатые, немытые, одеты не по форме. Все поджарые и злобные - так обычно выглядят люди, вернувшиеся живыми после долгих скитаний по джунглям и болотам.
Джон Уэйн прекрасен как солдат, он чисто выбрит, одет в щегольскую форму в тропическом камуфляже, сшитую точно по фигуре. Ботинки на его ногах блестят, как кусок хорошего угля. Позднее, в самом конце фильма, Джон Уэйн уходит в закат с отважным мальчонкой-сиротой.
Экран тускнеет, включается верхнее освещение, и одна из крыс говорит: - Пехотинцы ебаные животные, и ничего более...
Пехотинцы оборачиваются. Один из них поднимается. Направляется к ряду, где расселись крысы.
Крысы смеются, пихают друг друга, передразнивают его, изображая, какое сердитое у него лицо. И вдруг замолкают. Они не могут отвести глаз от этого лица, на котором появляется улыбка. Он улыбается, будто ему известен какой-то жуткий секрет.
Крысы не спрашивают у него, почему он так улыбается. Лучше им этого не знать.
Еще один пехотинец вскакивает, хлопает улыбающегося пехотинца по руке и говорит: - Брось, Зверь. Ерунда. Этих мудаков мы мочить не будем.
Улыбающийся морпех делает шаг вперед, но тот, что поменьше, преграждает ему путь.
Я говорю:
— А говорят, морпехи все сплошь убийцы. По мне, так вы, девочки и на убийц то не похожи.
Улыбающийся доселе пехотинец уже не улыбается. Он говорит:
— Так-так-так, сукин ты сын...
— Не лезь, Зверь, - говорил мелкий морпех.- Я этого засранца знаю.
Мы с Ковбоем бросаемся друг на друга, боремся, пихаемся и колотим друг дружку по спинам.
— Старый ты козел. Как ты? Что нового? Кого успел поиметь?
— Только твою сестренку, братишка. Ну, лучше уж сестренку, чем маманю, хоть у тебя то и маманя ничего.
— Слушай, Шутник, а я уж размечтался, что больше с тобой, говнюком и не встречусь никогда.
Я смеюсь:
— Ковбой, засранец ты этакий. А выглядишь ты сурово. Если б не знал, что ты от природы трусливый зайчик, я б тебя испугался.
Ковбой фыркает.
— Знакомься, это Зверь. Вот он - суровый малый.
Здоровенный морпех ковыряет пальцем в носу.
— Проверять не рекомендую, сука.
Я говорю:
— А это Стропила. Он фотограф.
— Ты фотограф, да?
Мотаю головой.
— Военный корреспондент.
Зверь оскаливается.
— Много войны повидал?
— Хорош пиздеть, урод. У меня в два раза больше операций, чем у любого из вас. А сюда я просто заехал отдохнуть от тяжких дел. Моя контора - в Фу-Бай.
— Правда? Ковбой толкает меня кулаком в грудь. Это наш район.
Я ухмыляюсь.
— Сержант Герхайм мог бы гордиться, если б это услышал.
— Да,- отвечает Ковбой, кивая головой.- Согласен.
Он смотрит куда-то в сторону.
— Терпеть этот Вьетнам не могу. У них тут даже лошадей нет. Охуеть можно - на весь Вьетнам ни одной лошади.
Ковбой разворачивается и знакомит нас с мужиками из своего отделения: Алиса, чернокожий, такой же здоровяк, как и
