Наяву — не во сне - Ирина Анатольевна Савенко
Возвращаюсь домой с двумя сумками, полными продуктов, уже уставшая — и после рабочего дня, и после стояния в нескольких продуктовых магазинах. Не успела войти в дом, хватаюсь поспешно, без минуты отдыха за уборку, за приготовление обеда. Иосиф, хоть вставал значительно позднее меня, даже постели за собой не стелил, стакана не мыл. Но я не сетовала — ни вслух, ни в мыслях. Все, что делалось для него, было мне в радость.
Старалась поддерживать в квартире идеальную чистоту. Когда он должен вернуться из командировки, до трех-четырех ночи убираю, стряпаю — чтобы встретить его так, будто и обеспечена и деньгами, и домработницей, и всеми материальными благами.
А Иосиф постоянно с гордостью говорит всем знакомым: «Ну и жена у меня! Второй такой нет на свете!» До чего же мне были дороги эти его слова!
Эгоист он был изрядный, но меня это не задевало, не мучило. Напротив, великим счастьем было отдавать ему все свои заботы, все время и силы. Он, конечно же, любил меня, расхваливал перед всеми. Когда в первый раз уехал на продолжительное время в Житомир, ко мне являлись оттуда «познакомиться» присланные им то пожилая женщина, то одного возраста с Иосифом приятный неглупый мужчина. Оба смотрели на меня, как на выставке смотрят на особенно знаменитую картину, говорили, что Иосиф Владимирович совершенно уверен в том, что лучше, красивее, умнее меня нет на свете женщины. В общем — чудо двадцатого века. Конечно, то, что я кажусь ему такой необыкновенной, было мне бесконечно приятно.
Было, было счастье. Хоть многие вокруг, а точнее сказать — все: и соседи, и подруги, и знакомые — жалели меня, считали несчастливой. Все дело в том, что понимать под словом «счастье». Когда я жила с совершенно обеспеченным материально Сеней, отличным семьянином, взявшим на себя почти всю домашнюю работу, балующим меня, осыпающим подарками,— все поражались, как я могу не любить его, не ценить счастье, выпавшее мне на долю. А я... Ох, как остро я была тогда несчастна. А с Иосифом — счастлива, несмотря ни на что, счастлива беспредельно. И теперь, заканчивая жизнь, вспоминаю эти недолгие, так быстро промелькнувшие годы как величайшую благодать, посланную судьбой очень и очень немногим.
Да, был он избалован неработающей женой, а до этого сестрами,— единственный брат среди трех сестер. В быту — да. Но если рассмотреть то, на что он пошел ради меня, с расстояния почти в полвека — разве не принес он мне в жертву главное в жизни — семью, детей? А он очень любил своих дочек. Жену, конечно, нет, но в общем относился неплохо, ценил ее привязанность, ее домовитость.
Перед тем, как он перешел ко мне, в Киев из Шполы приезжал его отец, ветхозаветный еврей с длинной бородой (и его, и мать Иосифа в недалеком будущем расстреляют фашисты) и валялся в ногах у своего сына: «Пусть будет женщина, любовница, но не бросай детей, не разрушай семью!» Иосиф рассказывал мне об этом с глубокой печалью и со смущением. Но решения своего не переменил.
Я начала заниматься с Иосифом пением. У него оказался приятный баритон и отличный слух. Я ставила ему голос, пели упражнения, вокализы. Потом разучили две арии: Остапа из «Тараса Бульбы» Лысенко — «Що ти вчинив?» и маленькую — из «Онегина» — «О, не гони, меня ты любишь». Пел Иосиф музыкально, с большим чувством. Чуть кто войдет в дом, он сразу как маленький ребенок: «Хотите, я спою вам, моя жена научила меня?» Сажает меня за рояль и поет, ну буквально с упоением.
Приехала Нина Кобзарь, моя самая близкая подруга. Приезду ее я была страшно рада, без нее, несмотря на предельную близость с Иосифом, какая-то часть сердца оставалась пустой.
Конечно, Нина уже знала об Иосифе из моих писем. Встретились они, как старые друзья, расцеловались, и отношения сразу стали теплыми, чему я была несказанно рада.
Как-то — Иосиф еще не жил у меня, а только приходил ежедневно — явилась вдруг ко мне Тэна с чемоданом. Ушла совсем от своего мужа, и пока будет жить у меня. Я, разумеется, не против, две комнаты, места хватает.
Вскоре Тэна увлеклась Юликом, студентом-физиком, отличным спортсменом. Он стал заходить к нам. В конце концов Юлик с Тэной поженились и перешли к матери Юлика.
Как только Иосиф перешел ко мне, я сказала, что, если уж он твердо решил жить со мной, надо ему сразу же выписаться у себя и прописаться ко мне, ибо мои две комнаты многих настраивают на завистливый лад, и я рискую в любую минуту потерять одну из них.
На следующий же день он попробовал поговорить о своей выписке с женой, она, разумеется, уже давно знала о том, что у него есть другая женщина. Но, когда он заговорил об уходе, жена разразилась слезами, истерикой, и он не решился настаивать, отложил это дело, о чем смущенно рассказал мне.
Иосиф прожил у меня уже с полгода, когда к весне, наконец, явился после работы с опозданием, но счастливый, с документами о выписке из своего бывшего дома в руках, и, надо же придумать такое невезение, — застал у меня управдома и еще человека из райсовета, которые явились с решением райисполкома об изъятии у меня одной из комнат. Иосиф влетел в квартиру, еще не успев смыть радость с лица, показал выписку, объяснил, что он — муж, что прописывается ко мне, но пришедшие ответили, что уже поздно, постановление вошло в силу с сегодняшнего утра, и тут же помогли нам освободить первую, парадную комнату. Вскоре от нее была отсечена часть в виде коридорчика, чтобы сделать ее непроходной, и в нее вселили нашу старую знакомую Анну Андреевну — ее муж к этому времени ушел к другой женщине — с дочерью Лялей. Вот и зажили мы с Иосифом в одной, примерно шестнадцатиметровой, комнате — когда-то это была комната моего брата Бориса. Очень было обидно, особенно позже, когда семья наша увеличилась. Ведь один только рояль занимал большую часть комнаты. А трюмо! А двуспальная кровать! А диван! А овальный черный стол из нашей когдатошней гостиной
