Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден
Нападки «слева»
Коммунар Гюстав Тридон олицетворяет позицию левых «эбертистов», видящих в Робеспьере того, кто в конце 1793 года развалил народное движение. Тридон, а вместе с ним и немалая часть традиционных социалистов, всегда, впрочем, составлявшая меньшинство, отказывается быть «робеспьеристом» и связывает репрессии республиканцев против рабочего движения с уничтожением фракций во II году; это уподобление упрощается торопливым насаждением культа Верховного Существа. Долгое время сторонники Жюля Геда, в частности Поль Лафарг, резко отвергающие «буржуазную республику» 1870 года, по тем же причинам нелестно отзываются о Робеспьере. Старый революционер 1848 года Вильгельм Либкнехт, одна из крупных фигур германской социал-демократии, благосклонно отнесется к труду Тридона. Эта традиция расходится с анархистской, федералистской, так или иначе антиэтатистской или, если пользоваться терминологией конца XIX века, «антиякобинской», воплощаемой Пьер-Жозефом Прудоном, к которой можно привязать и теоретика революционного синдикализма Жоржа Сореля.
Республика и Робеспьер
Тем не менее, готовясь к столетней годовщине 1789 года, «буржуазная республика» собиралась чествовать не Робеспьера. Начало научного осмысления истории Революции, олицетворяемого Альфонсом Оларом, заведующим кафедрой истории, учрежденной Парижем в 1886 году, совпадает с перенесением внимания на Дантона в ущерб Робеспьеру – выбором, долго характеризовавшим республиканскую историографию. Олар, умеренный ученый, часто переходит к резкой полемике, когда речь заходит о Неподкупном: «Я утверждаю, что Робеспьер предательски, без смягчающих обстоятельств, холодно и преднамеренно убил человека, проводившего светскую французскую политику, отличную от его почти теократической системы, своего собрата по оружию, своего благородного товарища, славного великого Дантона».
Символ полемики того времени, пьеса «Термидор» Викторьена Сарду, очень враждебная Робеспьеру, приводит к бурным дебатам даже на скамьях Собрания; по этому поводу Клемансо заявляет, что «Революция – это глыба», и не соглашается с разоблачением одних фигур 1793–1794 годов и интерпретациями, ведущими к прославлению других. Сомнительная и ненадежная точка равновесия, настолько Робеспьер окарикатуривается в исторических опусах рубежа XIX–XX веков. С этой точки зрения «Социалистическая история современной Франции» Жана Жореса, первые тома которой, посвященные периоду 1789–1794 годов, выходят в 1901–1904 годах, знаменует важный поворот. Первый пунктуальный исторический труд, основанный на архивах и учитывающий экономические и социальные факторы, она выделяется еще и реабилитацией Робеспьера. Конечно, Жорес не всегда сторонится критики Неподкупного, однако придерживается ставшей с тех пор знаменитой формулы «сидения рядом с ним» в июне 1793 года. «Здесь, – пишет он, – под солнцем девяносто третьего года, озаряющим ваш ожесточенный бой, я с Робеспьером, рядом с ним я буду сидеть в Якобинском клубе. Да, я с ним, потому что в этот момент он – вся ширь Революции».
Спустя несколько лет один из учеников Олара порывает с «дантонизмом» своего учителя: это Альбер Матьез, основывающий в 1907 году Общество робеспьеристских исследований и посвящающий значительную часть своей научной деятельности реабилитации Робеспьера для истории, борьбе с разного рода вымыслами и возвышению первых элементов радикальной социал-демократии, носителем которых был этот революционный деятель во II году. Он объясняет свои действия в знаменитой статье «Почему мы – робеспьеристы». Он неизменно трудится над тем, чтобы лучше узнать и понять монтаньяров и Робеспьера, чьи «Сочинения» основанное им общество начинает издавать в начале 1910-х годов. Задним числом этот боевой волюнтаризм может показаться двусмысленным; но читать (и перечитывать) Матьеза – это одно, и совсем другое дело – пытаться отрицать, что его упорство сильно способствовало научному пониманию деятельности Робеспьера и монтаньяров при любом отношении к последним.
Эра революций
Октябрьская революция 1917 года в России перевернет ход мировой истории; она станет этапом долгой исторической традиции, в которой особое место принадлежит великим революционерам, в том числе Робеспьеру. В молодой Советской России размножились памятники Робеспьеру, его роль, теперь положительную, стали играть в театральных пьесах. Сам Альбер Матьез восторгался этим в «Большевизме и якобинстве» (1920), хотя позже дистанцировался от тех своих сказанных сгоряча слов, разочарованный политическим развитием СССР. Робеспьер так и не приобретает определенного статуса и остается двойственной левой фигурой: относимый к «мелкой буржуазии» в разгар сталинского советского периода, он тем не менее бурно прославляется в 1935–1936 годах. Народным фронтом, нуждающимся в республиканском единстве, но боящимся отпугнуть самых умеренных в коалиции. Не станем забывать и того, что от столетней годовщины в 1889 году до 150-летней в 1939-м затвердевает и крайне правая традиция, категорически враждебная «оборванке» (gueuse) (Республике)[51], отвергающая целостность революционного процесса и люто ненавидящая «кровопийцу» Робеспьера… Памфлетист Пьер Гаксотт, будущий член академии, отразил «исторический» уклон этой традиции в своей «Французской революции» (1928), где лихо назвал Робеспьера… коммунистом, хотя тот яростно отстаивал частную собственность, пусть и с целью ее ограничить.
«Если бы не безвременная смерть Альбера Матьеза, написал бы он биографию Робеспьера, которую считал своим высшим достижением?» – вопрошает впоследствии Мишель Вовель. Это не так важно, ибо вопреки всем этим противоречиям, тесно связанным с политической конъюнктурой, историческая наука развивается, а вместе с ней прибавляются исторические знания о Робеспьере. Цитата из Марка Блока в заголовке главы отражает определенный испуг перед накалом полемики и подчеркивает истинный прогресс исторических знаний о Робеспьере, свидетельством которого стал двухтомник Жерара Вальтера, изданный в 1936–1939 годах.
«Классическая» и «ревизионистская» традиция
Жорж Лефевр, занявший вслед за Альбером Матьезом пост президента Общества робеспьеристских исследований и основавший в 1937 году Институт истории Французской революции, став его первым директором, продолжает изыскания, начатые его предшественником. Более умеренно относящийся к Робеспьеру, чем Матьез, и вообще не настолько сосредоточенный на деятельности революционера из Арраса, он не меньше Матьеза привержен его защите в общественном пространстве, где о нем все еще ходят самые фантастические слухи. Если как историк он умеет сохранять дистанцию и критический подход, то как общественная фигура верен наследию Робеспьера, особенно в разоблачении касающейся его клеветы. Тем не менее приходится ждать периода с 1950-х по конец 1970-х годов, чтобы увидеть взлет интереса к Робеспьеру и множество новых посвященных ему трудов. Знаковым годом становится 1958-й, когда отмечается двухсотлетие Робеспьера, сопровождающееся множеством научных инициатив. В эпоху интернационализации историографии Французской революции, когда политический и общественный климат становится благоприятнее для восприятия идей Неподкупного, его биография пера коммуниста Жана Массена (1956), неоднократно переиздаваемая в следующие 20 лет, – это захватывающее и несложное чтение, проникнутое положительным в целом отношением к персонажу. Свидетельство этой относительной «популярности» – песня Жана Ферра «Моя Франция», где поется о «Франции, еще откликающейся на имя Робеспьера»… Муниципалитеты, управляемые Французской коммунистической партией – реже социалистами‚ – присваивают имя Робеспьера ряду общественных пространств, продолжая движение, начатое в 1930-е годы. Париж получит после 1945 года – правда, очень ненадолго – площадь Робеспьера, но улицы его имени там так и не появится. Это мемориальное оживление продолжится выпуском в 1958 году трехтомных «Избранных текстов» Робеспьера издательством Éditions Sociales, тогда связанным с ФКП.
Второй том научного издания «Сочинений» Робеспьера выходит в 1967 году, через год переиздается «Социалистическая история Французской революции» Жореса с предисловием Эрнеста Лабруса и весомым критическим аппаратом Альбера Собуля, видного специалиста по парижским санкюлотам, который до своей внезапной смерти в 1982 году будет возглавлять Общество робеспьеристских исследований и Институт истории Французской революции. Называя себя представителем «классической» школы, соединявшей его с Жоресом через Матьеза и Лефевра, Собуль,
