Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб
Там же он завязал знакомство еще с одним завсегдатаем, бывшим копом и частным детективом Валом О’Фарреллом. Джин Фаулер считал О’Фаррелла «самым выдающимся Шерлоком Нью-Йорка», но Бэрри удалось обвести вокруг пальца и его – тот признал в «умном, галантном, воспитанном» Гибсоне типичного образованного отпрыска состоятельной семьи. Через несколько лет, когда правда вскроется, одураченный сыщик, исполненный жаждой мщения, станет самым грозным противником Бэрри.
Соплеменник-ирландец и ветеран войны пришелся Хайнсу по душе. Бэрри, в свою очередь, оценил, насколько удобно иметь в друзьях влиятельного политического посредника. Он был известен тем, что мог замолвить слово за верных избирателей и друзей перед благосклонными к Таммани прокурорами и судьями в случае проблем с законом. Его ставленники были готовы решить вопрос со штрафом за парковку или нарушением правил пожарной безопасности, послать адвоката внести залог за арестованного, организовать досрочное освобождение или даже – в случае серьезного уголовного дела – добиться, чтобы его рассмотрение отложили, либо вообще сняли обвинения. «Окружной лидер партии, за которым стоит вся Таммани, – писал “Нью-Йоркер”, – зачастую способен заставить машину юстиции застыть, подобно Иисусу Навину, остановившему солнце». Если Бэрри попадется во время полицейского рейда по игорным или питейным заведениям или – того хуже – если его поймают за кражей, то, может, любезному другу со связями удастся прийти на помощь.
Однажды в 1924-м Хайнс представил Бэрри одну из своих избирательниц-демократок и политработниц, которые помогали ублажать избирателей. Это была миниатюрная голубоглазая блондинка за тридцать – уверенный вид, улыбка с ямочками на щеках.
– Арт, – произнес Хайнс. – Хочу познакомить тебя с одним из лучших чертовых капитанов в моем округе.
– Это Артур Гибсон, – продолжил он, повернувшись к Анне Блейк. – Он ходит на выборы, будь с ним любезна.
* * *
Анне довелось пережить трагические события и невообразимые утраты. Она родилась в 1889 году, став седьмым ребенком Лоуренса и Розанны Фаррелл, ирландских американцев в первом поколении, как и родители Бэрри. Они поженились в 1878 году в Провиденсе, Род-Айленд. Лоуренс работал стрелочником на железной дороге Нью-Йорка и Новой Англии. Потом они переехали в Нью-Йорк, где Лоуренс устроился разнорабочим и где позднее родилась Анна. Ее детство вдребезги разбила двойная трагедия. Ей едва исполнилось три года, как умер отец. А в 1894 году, за месяц до ее пятого дня рождения, не стало и матери.
Анну вместе с одной из сестер отправили на Манхэттен к дяде, Джеймсу Фарреллу, извозчику на грузовой повозке, и его жене Делии. Несмотря на скромное ремесло братьев Фаррелл, обе семьи Анны – и родная, и приемная – проблем с деньгами, судя по всему, не испытывали. Дядя «жил в спокойном достатке, как и моя семья, – вспоминала она, – так что мы были всем обеспечены». Она выросла на Западной 47-й улице и училась в Академии Креста Господня на Западной 43-й – школе для девочек, созданной Дочерьми милосердия Святого Викентия де Поля в 1858 году. Высокое кирпичное, отделанное камнем здание школы стояло в квартале от площади Лонгакр-сквер, переименованной в 1904 году в Таймс-сквер.
Анна носила школьную форму до пятнадцати лет, а после восьмого класса бросила учебу. «У дяди были на меня грандиозные планы, он хотел, чтобы я шла в колледж», – объясняла она. Но у Анны имелись свои соображения. Через год она вышла замуж за таксиста Фрэнка Блейка восьмью годами старше ее. Вскоре он уже управлял собственным таксопарком, и они смогли перебраться в шестикомнатную квартиру на Западной 114-й улице, 204. В 1907 году родился их единственный ребенок Фрэнсис.
Блейки проводили лето на озере Ронконкома, в популярной курортной местности почти в центре Лонг-Айленда. Одним августовским днем 1912 года Анна попала в ужасную автокатастрофу. Она ехала в машине с другом семьи, местным бизнесменом Фрэнком Эйвери, как вдруг автомобиль занесло, он скатился вниз к берегу и перевернулся. Ее выбросило наружу целой и невредимой, но сидевшего за рулем Эйвери придавило машиной. Бак взорвался, и машину охватило пламя. Анна как могла старалась вытащить Эйвери. Пыталась приподнять автомобиль. Потушить огонь – вероятно, песком с пляжа. Но ничего не получалось. «Бесполезно, – произнес он. – Мне суждено тут погибнуть. Уходи». На дороге она остановила женщину, проезжавшую мимо в повозке, но спасти Эйвери они уже не успели. Давая на следующий день показания у коронера, она снова пережила это чудовищное испытание.
Анна утверждала, что была счастлива в браке – хотя его трудно было назвать настоящим, ведь она вышла замуж еще подростком. Ей хотелось быть чем-то бо́льшим, чем мать Фрэнсиса, бо́льшим, чем жена Фрэнка. «Мы так и не “обосновались” в обычном смысле, – однажды объяснила она. – Бывало, что Фрэнк был занят и не мог меня подвезти, и мне приходилось садиться за руль самой». Но как-то раз в клубе «Мононгахела» в семи минутах от дома Анна обнаружила идеальное место для приложения ее организаторских способностей и подавляемой энергии – политику.
Она стала одной из миллионов американок, бросивших вызов устоям и пошедших наперекор стереотипам. В 1920 году гражданки США впервые голосовали на президентских выборах – после десятилетий борьбы за это право. Беспрецедентное число женщин теперь имели работу или строили карьеру. Три миллиона женщин присоединились к восьми миллионам, уже работавшим на конец десятилетия, хотя большинству из них платили меньше, чем мужчинам, выполнявшим те же обязанности. Более образованные и менее ограниченные обычаями и догмами уходили от традиционных ролей школьной учительницы, медсестры, секретарши, официантки, продавщицы в универмаге. Они открывали собственные рестораны и магазины, их радушно встречали в издательствах и рекламных агентствах, они писали сценарии голливудских фильмов, торговали самыми разными товарами – от недвижимости до угля. Они разрушали барьеры и осваивали мужские сферы деятельности – юриспруденцию, медицину, академическую и университетскую науку, политику. Росло число женщин, продолжавших работать после замужества, включая даже представительниц среднего класса, не испытывавших финансовой нужды. Эта тенденция была настолько в новинку, что «Нью-Йорк Таймс» разместила статью на целую полосу о «проблеме работающих жен», написанную автором-женщиной.
Журналистки новостных редакций больше не были ограничены светской хроникой и модой или ведением дамских рубрик. Они теперь работали с самой разной тематикой – криминал, болезни, бизнес, политика, снося насмешки коллег-мужчин, которых раздражало вторжение «репортерш» в их мир. Одна из этих журналисток-первопроходцев, молодая женщина из Атланты, которая войдет в число самых блестящих американских международников, навсегда запомнила точную дату, когда получила свой первый конверт с зарплатой – вторник, 30 сентября 1924 года. В конверте лежало двадцать долларов – ее недельное жалованье конторской служащей. «Никакой детский азарт не
