Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб

до введения сухого закона. Федеральный агент по имени Иззи Эйнштейн, приезжая в очередной город, всякий раз засекал время – сколько ему потребуется, чтобы найти, где выпить. В Нью-Йорке это заняло всего три минуты десять секунд. А мэр Берлина Густав Бёсс – когда попал в 1929 году на Манхэттен – почти не почувствовал, что гуляет по городу, где спиртное вот уже без малого десять лет под запретом, и был весьма этим озадачен. «Когда должен вступить в силу сухой закон?» – спросил он с невинным видом. Зато запрет на алкоголь чрезвычайно благотворно повлиял на бизнес хозяев подпольных заведений «Готэма[33] и Гоморры» – так, несколько по-пуритански, окрестила Нью-Йорк «Сатердэй Ивнинг Пост».

Закон, призванный спасти общество от порока пьянства, вместо этого оказал пагубное, разрушительное влияние. Люди выкладывали за выпивку немалые деньги, и, благодаря баснословной прибыли, набирала обороты организованная преступность – с такими фигурами, как, например, чикагский босс мафии Аль Капоне. На улицах вспыхивали перестрелки – мафиозные группировки обороняли свои территории или перехватывали пиво и крепкие напитки у конкурентов. Полицейские и агенты по соблюдению сухого закона поголовно брали взятки, отмазывая бутлегеров или закрывая глаза на барменов, торгующих спиртным. Борьба с алкоголем вылилась в «оргию взяточничества, лжесвидетельств и коррупции», как выразился один нью-йоркский судья. Агенты, обязанные защищать закон, беззастенчиво его попирали. «В некоторых подпольных заведениях, – вспоминал один из летописцев ночной жизни Нью-Йорка в век джаза, редактор “Нью-Йорк Геральд Трибьюн” Стенли Уокер, – запросто можно было увидеть, как пришедшая в полдень группа агентов сидит там до полуночи, ест и пьет, не оплачивая никаких счетов».

Их сообщникам не было числа, ведь любой законопослушный гражданин, который всего-то хотел выпить кружку холодного пива или опрокинуть рюмочку, автоматически превращался в правонарушителя. В 1925 году «Чикаго Трибьюн» похвалила себя за то, что точно предсказала провал сухого закона. «Мы знали, что в больших городах живут миллионы людей, – говорилось в передовице, – которые не видят в выпивке никаких моральных изъянов». Нью-йоркцы из кожи вон лезли, лишь бы достать членские карточки лучших ночных клубов, запоминали пароли для бдительных вышибал на входе и прошмыгивали сквозь хаос ресторанной кухни, чтобы попасть в потайной подземный бар. Там они имели все шансы неожиданно наткнуться на Джимми Уокера, непримиримого противника сухого закона, которого в 1925 году выбрали в градоначальники. Уокера называли «ночной мэр», поскольку его легче было застать в ночном клубе с рюмкой в руках, чем у себя в кабинете.

Нью-йоркцы из высшего общества окунались в секретный, заманчивый мир подпольных заведений, где за стаканом горячительного запросто могли завязать болтовню о том о сем с какими-нибудь темными личностями, способными ради небольшого навара обокрасть, ограбить, а то и убить. «Подпольные бары, – отмечалось в одном из исследований тех лет, – размывали границы между респектабельностью и криминалом», сводя вместе – как писал интеллектуальный журнал «Смарт сет» в 1927 году – «наивысочайших представителей человеческого общества с наинижайшими». В песне из киномюзикла «42-я улица» (1933), который запечатлел блеск и нищету Бродвея времен сухого закона, есть строчка про подпольный бар: «здесь низы могут встретить элиту».

В таких местах ради предосторожности нередко просили гангстеров оставить свои стволы при входе, ведь перестрелки вредят бизнесу, а некоторыми из самых популярных ночных заведений заправляли сами же гангстеры и бутлегеры. Ларри Фэй, хозяин клуба «Эль Фэй», где посетителей приветствовала Тексас Гуинан, был грозным рэкетиром – выдавливая конкурентов, он держал в железном кулаке доставщиков молока и таксистов и заработал славу «одной из самых социально опасных личностей города», по версии «Нью-Йорк Таймс». Одевался он, как и полагается эффектному гангстеру – черные костюмы с двубортным пиджаком, рубашки цвета индиго, канареечные галстуки, и передвигался по городу в огромной пуленепробиваемой машине.

Элегантный похититель драгоценностей, способный за коктейлем очаровать богатых и знаменитых, а потом ночь напролет пить и играть с отъявленными уголовниками, был здесь в своей стихии.

* * *

«В те дни я был настоящий ночной “нырок”», – признавал Бэрри. Согласно определению журналиста Джина Фаулера, «нырком» назывался живший на широкую ногу человек, чей толстый кошелек пополнялся удачным броском костей или иным подобным подарком судьбы. Бэрри был завсегдатаем в «Довиле» и у Гуинан – в клубах, где он развлекал принца Уэльского накануне кражи у Косденов. Он любил пропустить рюмашку с Уильямом Фэллоном – возможно, полагая, что в один прекрасный день ему понадобятся услуги ловкого адвоката. Водил дружбу с Робером Турбийоном, который специализировался на шантаже богатых дам, сиживал в тюрьмах Нью-Йорка и Парижа и которого все знали под именем Франт Дон Коллинз. Тот считался «одним из самых активных в городе аферистов, мошенников на доверии и жуликов-универсалов», по словам одного частного сыщика, и одно время делал пробные шаги в бутлегерстве и наркоторговле. Коллинз разделял пристрастие Бэрри к приличным костюмам и его принципы выбора жертвы. Джин Фаулер пожаловал ему высокий титул – Колосс Прохвостский.

За одну ночь в городе Бэрри мог запросто спустить пятьсот долларов – сегодня это семь с лишним тысяч, а в те времена на них можно было купить два «Форда TS». В понтовом заведении у Гуинан виски шел по десять долларов за пинту, а шампанское – по двадцать за кварту, так что бумажник страстного “нырка” вроде Бэрри, решившего угостить друзей, опустошался довольно быстро. Он частенько посещал боксерские поединки в Мэдисон-сквер-гарден. Водил по клубам «Ревущих сороковых» стайки девушек из кордебалетов бродвейских мюзиклов. Встречался с несколькими актрисами из «Времени цветения», мюзикла о жизни Франца Шуберта – настолько популярного, что в Нью-Йорке одновременно шли две постановки.

В какой-то момент Бэрри побаловал себя отдыхом во Флориде. Поездка пришлась на пик земельного бума[34], когда все поголовно – и богатые, и просто наивные – расхватывали недвижимость, чтобы застолбить буквально место под солнцем. «Достаточно было просто упомянуть о новом проекте развития территории, как за участки под застройку начиналась драка, – писал Фредерик Льюис Аллен, – и неважно, реальный это был проект или фальшивый, на Атлантическом побережье или среди пустошей в глубине штата». Бэрри околачивался по эксклюзивным отелям, покупая у официантов информацию о постояльцах и выискивая жертв среди состоятельных нью-йоркцев, пережидающих зиму в Майами или в Палм-Бич. «Там можно встретить уйму дам в бриллиантах, – объяснял он позднее, – и собрать немало полезной информации».

За одним из ювелирных магазинов Майами, где в витрине был выставлен массивный, с желтыми оттенками бриллиант на 96 карат, Бэрри наблюдал не одну ночь, пытаясь придумать, как разбить стекло и умыкнуть камень, но так, чтобы не оказаться в руках