Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден
Едва поселившись в Аррасе, молодой адвокат проявляет исключительное умение в составлении меморандумов. Он в совершенстве владеет искусством риторики, но при этом эмоционален и восприимчив к окружающему его обществу [9]. Из всех дел, в которых он выступает защитником, самое известное – без сомнения, дело ремесленника Детёфа (1784) [10]. Вопреки тому, что принято о нем писать, дело уже полностью закрыто к моменту опубликования Робеспьером его прославленного меморандума [11]; суд признал Детёфа невиновным, к чему было утруждаться? Но сначала напомним факты. В начале 1783 года отец Броньяр из богатого аббатства Аншен обвиняет живущего неподалеку ремесленника в краже у него 262 луидоров. Сначала дело разбирает юстиция сеньории, к которой принадлежит аббатство; потом Совет Артуа принимает по нему решение в апелляционном порядке. Отец Броньяр был тем временем арестован по королевскому указу за лихоимство; Детёфа он обвинил, чтобы скрыть свои гнусности, а может, и чтобы отомстить за отказ сестры Детёфа принять его ухаживания. Дело закрыто… почти. Робеспьер берется за перо с целью отомстить за «попранную невиновность» и добиться справедливого возмещения. Борьба в очередной раз разворачивается параллельно с академическими дебатами по вопросу штрафов за судебную ошибку.
Отвечая прокурору, отказывающему Детёфу в каких-либо выплатах ввиду того, что дело был заведено без предъявления официального обвинения, Робеспьер стремится доказать, что ответственный существует: это само аббатство Аншен. Он берется продемонстрировать, что монашеская община несет ответственность за действия своих членов, особенно если она, как в данном случае, сама небезупречна, раз допустила беззаконие. Опубликованный, без сомнения, еще до формального начала нового этапа процесса меморандум побуждает противную сторону быстро дать ответ. Помимо демонстрируемого в нем эгоизма одного из богатейших аббатств Франции, меморандум Робеспьера поражает своей формой и стилем: живостью изобличения, драматизацией проблематики, пафосом, апелляцией к общественности. Желаемый эффект достигнут: чтобы избежать продолжения скандала, аббатство соглашается заплатить Детёфу крупные отступные и проценты, накопившиеся к 1786 году.
В том же году Робеспьер проявляет себя как зрелый мастер меморандумов. Дело Пажа с виду достаточно банально и могло бы таким остаться, но в руках Робеспьера оно превращается в повод для дебатов о законах и о правосудии, опять привлекающих научные круги. В Бетюне суд эшевенов признал виновной в ростовщичестве Мари Анжелик Прюво, жену ювелира Пажа, и вынес ей суровый приговор: публичное покаяние, железный ошейник и трехлетняя ссылка. Суд над ее мужем, лишившимся рассудка, был отменен. В меморандуме на 79 страниц адвокат обрушивается на приговор, исходя из фактов и утверждая, что ростовщичества не было также и по форме (что подразумевает недействительность процедуры). Более того, не ограничиваясь самим делом, он заодно критикует законы, запрещающие и криминализирующие ростовщичество, и, цитируя Тюрго, предлагает рассмотреть «абсурдность и пагубные последствия ложных представлений, сложившихся у нас о процентной ссуде»; он также возмущается некомпетентностью судей низшей инстанции и, критикуя уголовный ордонанс 1670 года, сожалеет о «кровоточащих изъянах нашего уголовного судопроизводства» и об одиночестве обвиняемого перед его судьями, обязанного «блуждать по страшному лабиринту уголовного судопроизводства без утешителя, советчика и проводника, безо всякой опоры» [12].
Гораздо конкретнее, чем в 1784 году, Робеспьер прибегает в своей аргументации к осуждению правил юридической игры и решительно оспаривает ряд законов и обычаев. Как многие другие защитники в громких делах, он ведет прорывную защиту с опорой на живой и вибрирующий стиль, вызывая страх, негодование или ярость; прежде всего адвокат взывает к публике, которую старается взволновать при помощи риторических приемов. Это часто приносит успех. В деле Пажа (январь 1787) Совет Артуа во многом соглашается с выводами адвоката; назвать мадам Паж невиновной, конечно, нельзя, но ее наказание сводится к порицанию и к штрафу в три ливра, а с ее мужа снимаются все обвинения. При этом суд требует удаления «терминологии, подрывающей авторитет закона и судебных органов и оскорбительной для судей, примененной в печатном документе» [13]. Идет ли здесь речь об ударе по престижу адвоката, как порой пишут? Можно это заподозрить, видя, как в 1789 году адвокат снова использует и даже усиливает свою прорывную технику; теперь она служит неотъемлемой частью его защиты «обездоленных», как он порой называет своих клиентов.
Такая стратегия защиты неизбежно претит некоторым звездам адвокатуры Арраса, которые, подобно их современнику роялисту Пройяру, не могут не испытывать неприязнь к этому адвокату, «не имеющему понятия о честных приемах» [14]. Меморандумы Робеспьера, без сомнения, резко отличаются от тех, что выходят из-под пера его коллег. Но при этом лучше воздержаться от обобщения, хотя нельзя не напомнить, что из многих свидетельств членов Академии Арраса и общества «Розати» и из переписки его современников следует, что в 1786–1788 годах адвокатский и писательский талант Робеспьера уже пользовался признанием. В 1786 году, когда его принимают в «Розати», Ле Ге напоминает об успешном пересечении адвокатуры и учености: «Тот, на ком с первых его шагов в адвокатуре задерживались взгляды его земляков, тот, кто создан на первый взгляд для заседаний в академиях, а не для того, чтобы сидеть вместе с нами на траве и отдавать должное Бахусу, вдыхая великолепный аромат розы, рожденной из крови Адониса…» [15] Для аббата Эбера Робеспьер – адвокат, «блестящий во многих отношениях»; Бергень говорит о «красноречивом Робеспьере»; Дюбуа и Фоссё утверждают, что «всякий раз, когда он открывает рот, звучат перлы красноречия» [16].
Но с распространением политических дебатов в 1787–1788 годах заявления молодого Робеспьера вызывают все более противоречивые отклики. Разумеется, его вклад в отказ доверенных лиц епископской палаты зачитывать, публиковать и регистрировать эдикты мая 1788 года снискал одобрение общества Арраса, в том числе тамошних юристов. Учреждая Полное собрание с полномочиями регистрировать законы общественной значимости и 47 крупных бальяжей, получивших большую часть полномочий парламентов, министр юстиции Ламуаньон пытается ограничить влияние верховных инстанций и наметить направления юридической реформы; однако общество усматривает в его инициативах только посягательство на суды, еще считающиеся опорой правовой системы. Во время «революции Ламуаньона», как называют эти инициативы их современники, Робеспьер солидарен с судьями Совета Артуа; как и они, он жаждет отстоять честь правосудия и свободы провинции [17]. Но несколько месяцев спустя первый тираж его брошюры «К народу Артуа» уже не вызывает единодушия, так как в ней выражено мнение по конфликту, разделяющему местное общество [18]. Его резкие нападки на организацию и решения провинциальных учреждений – это всего лишь первый признак будущего его участия в избирательной кампании весны 1789 года, обстоятельства которой принуждают адвоката еще больше пересмотреть свою тактику защиты клиентов.
Последний меморандум: дело Дюпона
В первые месяцы 1789 года, когда готовятся консультации с целью дальнейшего избрания депутатов Генеральных штатов, адвокат Робеспьер снова берется за перо и публикует удивительный по решительности меморандум касательно громкого процесса, который ведет Совет Артуа. Это дело тоже может стать знаменитым, и снова, как в деле Детёфа, Робеспьер говорит свое веское слово на том этапе процедуры, когда допущенная в отношении его клиента несправедливость уже официально признана приговором суда бальи Эдена (12 марта 1788 года) [19]. Отвечая противной стороне, не желающей платить 6000 ливров возмещения и процентов, присужденных его клиенту, Робеспьер требует нового вмешательства и возмещения ущерба, причиненного Иасинту Дюпону.
Помещенный под арест по королевскому указу в декабре 1774 года, вскоре после начала царствования Людовика XVI, Иасинт Дюпон провел 12 лет в заключении в доме для душевнобольных добрых сыновей Армантьера[8]. За какое преступление? За то, что потребовал своей части наследства, поделенного
