Чудеса привычки - Салях Кулибай
Теперь у нее просьба. Ах, вот оно что. Женщина умоляет не трогать икон, не уводить коней. Немцы говорили, большевики…
Снова пришлось объяснить ей, что все это фашистский обман, и хозяйка сразу просияла. Шепча молитву, тихо удалилась, обрадованная и повеселевшая.
Выставил караул и прилег отдохнуть. Сразу сморил сон. Однако меня тут же разбудил оглушительный храп сержанта. Растолкав его за плечо, с трудом угомонил. Только тут разглядел: на столе гора фруктов и всяческой снеди. А у порога стояла молодая хозяйка, молчаливо предлагавшая новые угощения. Но солдатам уже не до еды, их свалил сон…
Больше всего памятна последняя контратака. Моя рота двигалась неширокой дорогой, забитой немецкой техникой. Всюду трупы лошадей и людей. Похоже, что немцы не ждали нас так скоро. Тем более, они не рассчитывали встретить столь интенсивный артиллерийский огонь, какой они только что получили. Даже побросали оружие и технику. Судя по всему, паника была ужасной. Пока наш батальон окапывался у станции, только что занятой нами, уже рассвело, и утренняя звезда потускнела в бледном небе. Вот тогда-то немцы и атаковали нас из рощи, что против станции.
Танки из рощи… длинные цепи… за ними еще танки, огонь и огонь… Диски автоматов расстреливались вмиг. Наш батальон поднялся и лавиной двинулся в контратаку. Нет, меня снова клонит ко сну, клонит неудержимо…
Опять выкачивали кровь, накопившуюся в моих раненых легких, и тут же мне вливали чужую кровь. Постепенно я начал оживать, ощущать в себе силенку. Меня потянуло даже посидеть. Но первые попытки кончались одним и тем же: привстанешь — закружится голова, затошнит, появляется удушливый кашель, и я скорее валюсь на подушку.
Тогда я стараюсь вспомнить, что же приключилось за последние дни в Карпатах.
…Горное селение всю ночь держалось под огнем орудий. А под утро немцы откатились: не выдержали атаки наших танков. Половина домов сгорела дотла, дымились лишь остовы зданий. Везде торчали оголенные и почерневшие печи с высокими трубами и прокопченные каменные стены. Расположив роту на площади и приняв рапорты командиров взводов, я заглянул во двор сгоревшего дома. За изгородью большой фруктовый сад, и яблони вблизи дома почернели от огня, зато дальше в глубине сада плодовые деревья красовались яблоками, грушами, орехами. Углубился в сад в надежде обнаружить живое существо, хоть и знал, население покинуло деревню, хоронясь за скалами. Каково же было мое удивление, когда вдруг увидел девочку. Она сидела под яблоней, перебирая в подоле яблоки и груши! Чтобы не испугать ее, я приблизился осторожно и участливо спросил:
— Девочка, как тебя зовут?
Она сразу съежилась и собралась заплакать. Я поторопился переспросить по-украински.
Испуганная, она долго глядела на меня и, наконец, протянула:
— Ане-ей…
— Сколько же тебе лет?
Она закивала головкой и показала мне пять пальцев.
— Пять рокив.
Ее лицо, ручонки и ножонки посинели от холода. Осень тут наступает не так рано, как у нас, на Урале, но в октябрьские зори здесь бывает довольно прохладно. Каким образом девочка осталась одна в саду? Где ее родители? Как могли они бросить ребенка? И как осталась она невредимой в огне боя?
Достав из полевой сумки сухарь и кусок сахару, протянул Ане. Она заморгала удивленными глазенками и, приняв гостинец, с хрустом стала грызть сухарь. Она держалась свободно, не плакала, не озиралась вокруг, никого не искала. Она только сидела и, видимо, ждала возвращения родителей, как она это делала, должно быть, раньше. Ясно, что в саду она не впервые, и ей все тут привычно. Как же быть? Я опростал ее подол, собрав фрукты в свою плащ-палатку и, взяв ее на руки, понес в роту. Нас живо окружили солдаты и офицеры. Узнав от меня, в чем дело, они посоветовали сдать девочку в полковой медпункт. Нам предстояло скорое наступление, а там бои… Штаб полка находился поблизости, и я, не выпуская Аню из рук, пошел туда. Первый, кого я встретил, был командир полка. Подполковник молча взял маленькие крохотные ручонки девочки в свои большие руки и стал отогревать их своим дыханием. Недалеко от нас, не бревнах, сидела медсестра.
— Эй, сестра, принимай подружку! — сказал подполковник, показывая на девочку, — заверни ее потеплее, согрей. Дашь горячего супу, накорми досыта. Останешься здесь до возвращения жителей. Как мы уйдем и продвинемся вперед, люди выйдут из леса и вернутся домой. Возможно, вернутся и ее родители. В общем, устроишь девочку — догоняй полк. Не сегодня, так завтра.
— Слушаюсь, товарищ подполковник, — отчеканила медсестра, беря девочку за руку. Ей же передал я и фрукты Ани, которая на прощанье помахала мне ручонкой.
Вернувшись в полк, сестра рассказывала, что оставила девочку у родственников. Ее родители так и не нашлись. И мне все видится эта девчурка, с посиневшим личиком, беспомощная, но терпеливо и беззаботно сидящая под яблоней, с кучей яблок и груш в подоле старенького платьица.
Путаной чередой в памяти проходят события и картины ратной жизни. Как беспорядочна их хроника. Даже не поймешь, какой из эпизодов был раньше других, какой позже. И тем не менее они как-то соединяются между собой и в цепи памяти занимают свое место.
Далеко позади освобожденные в боях Станислав, Самбор и Санок. Вспомнить же названия всех пройденных селений просто невозможно. Их было много — русских, украинских, польских, чехословацких… Назначили меня в минометное подразделение, а прибыл в полк — все обернулось по-иному. Командир полка спросил:
— Минометчик?
— Так точно, минометчик.
— Из училища?
— В этом году кончил.
— Как в седле держитесь?
— Раньше, в мирное время, служил в кавалерии.
— Так… — подумал он о чем-то и сказал: — Будете при мне, моим адъютантом.
Стал знакомиться с людьми. Начальник штаба Чалый представил меня своим помощникам. Оказалось, сам он два года тому назад преподавал тактику в Уфимском пехотном училище. Семья его и теперь в Уфе. До этого он долгое время жил на Украине… Начальник штаба расспрашивал, когда я из Уфы, как живут уфимцы, что там нового. Сам сказал, что жена его с детьми живет на улице Крупской. Словом, он принял меня как земляка, больше того, между нами сложилась братская близость.
Естественно, в боевой обстановке люди сходятся быстро и привыкают друг к другу. В тот же день я познакомился с большинством офицеров и солдат штаба и штабных подразделений. Принял верхового коня с амуницией и подумал, мне нередко придется бывать со спешными приказами и боевыми распоряжениями
