Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден
Робеспьер проявляет большую последовательность в своем отношении к проблеме войны. Наследник просвещенческой критики войны и военной мощи, он ведет в Учредительном собрании неустанную борьбу за защиту прав солдат, гражданскую организацию армии, отказ от любых захватнических войн. Оппозиция исполнительной власти и критика возможности прибегать к армии и к войне для установления деспотической власти вписываются в традицию «современной» республиканской мысли, в том числе английской и американской. Нельзя утверждать, что Робеспьер читал «республиканских» классиков, однако темы критики постоянных армий и опасности цезаризма присутствуют в большинстве его речей по этому вопросу. Сопротивление Робеспьера войне 1791–1792 годов опирается на эту критику, как и на убеждение, что война за границей смертельно опасна для Революции в самой Франции. Риск заключается прежде всего в усилении исполнительной и военной власти, а также в отвлечении граждан от внутренних дел. После объявления войны вопреки его позиции Робеспьер ищет способы повернуть ее на «благо свободы». Он без устали призывает к освободительной войне всех народов против всех деспотов. Война европейских держав против Французской революции – не такая война, как все остальные, это война врагов человечества против наций. Эту войну за свободу следует выиграть как можно быстрее, следует сокрушить коалицию «внешних и внутренних врагов», чтобы мирно пользоваться благами конституции и прав. Для Робеспьера цель войны за свободу состоит не в завоеваниях и не в расширении территории Республики, а в обеспечении существования Республики и независимости нации.
Военные победы весны 1794 года снова ставят вопрос о сущности войны. Брезжущее завоевание Бельгии и Голландии пробуждает аппетиты у части членов Конвента. Если вопрос, способствовал ли этот контекст падению Робеспьера, все еще вызывает у историков споры, то есть основания считать, что критика Робеспьером «опасностей победы» могла послужить для некоторых его противников толчком к ускорению его низвержения 9 термидора (27 июля 1794).
8
Образование по Робеспьеру
Филипп Бурден
В парижской квартире, которую Робеспьер делил с семьей Дюпле, при частичной инвентаризации остаются кое- какие следы его читательских предпочтений, несмотря на конфискацию ряда предметов – как нам напомнили недавно рукописи, выставленные на продажу потомками члена Конвента Леба, друга Неподкупного [1]. Вперемешку с частными бумагами и рабочими документами (переписка Комитета общественного спасения с министерствами, данные о внешней торговле Франции за 1792 год, протоколы заседаний Конвента) там присутствуют 14 выпусков Tableaux de la Révolution[23] – большого издательского проекта, за который он выступал перед якобинцами 16 июля 1791 года [2]. Судя по описанию, многие из 205 книг и брошюр свидетельствуют о его интересе к истории, тесно связанном с состоянием раздираемого войной Европейского континента: три тома «Истории переворотов, происходивших в Римской республике» Верто (1719), два томика «Истории Великобритании» в мягких обложках, тома II и IV ин-кварто «Древней истории» Шарля Роллена (переиздание 1788), том II «Истории итальянских войн» Франсуа Гишардена (переиздание 1738), том III «Истории Вестфальского договора» Бужана (1727), том IV «Истории Мальтийского ордена» Верто, а также «Сорванные маски, тайная история революций и контрреволюций в Брабанте и Льеже» Бонуара (1791) и «Преступления королев Франции» Луи Прюдомма (1791). Хорошо представлены философия и утопическая литература: четыре тома «Опыта о человеческом разумении» Джона Локка, «Опыт о человеке» Поупа (в переводе Силуэтта‚ 1735), «Мысли» Ларошфуко, «Опыты, или Наставления нравственные и политические» Фрэнсиса Бэкона (в переводе аббата Гуже‚ 1734), первый том «Приключений Телемака» Фенелона, «О правах и обязанностях граждан» Мабли, трехтомная «Божественная философия в приложении к свободе и рабству человека» Келефа бен Натана, он же швейцарский пастор Жан-Филипп Дютуа-Мамбрини (1793). Не обойдены вниманием и науки: «Начала Евклида» Одьена (1753), «Естественная мораль, приведенная к принципам арифметической физики» и «Трактат по элементарной арифметике» Боссю, «Арифметика и геометрия» в двух томах. Пытливый человек, неоднократно выступавший по колониальным вопросам, Робеспьер изучил «Краткий очерк о тростнике и способах извлечения из него сахара» Жан-Франсуа Дютрона Лакутюра (1790). Здесь же справочники, некоторые из которых говорят об интересе к иностранным языкам, подтверждаемом чтением The Guardian и The Spectator[24] (сборников 1720-х годов статей публицистов-вигов Аддисона и Стила): «Краткий англо-французский словарь» Буайе, «Англо-французская грамматика» Мьежа и Буайе, «Руководство по итальянскому, или Французская и итальянская грамматика» Вернерони (1728). Член Конвента, адвокат и законодатель читает анонимный «Тигель законов», «Становление французского права» Аргу (1730, 1771), «Принципы юриспруденции», «Административный кодекс национального имущества», «Трактат о принудительном распоряжении доходами» в трех томах – труды Даниэля Жусса и Жозефа Потье, Journal logographique[25], а также двухтомную «Конституцию Англии» Жан-Луи Делольма и трехтомную «Общественную картину». Бывший молчаливый стипендиат коллежа Людовика Великого (где в 1769–1781 годах происходит его умственное возмужание) располагает пятью томами «Газеты общественного просвещения» Тьебо и Борелли, которая, еженедельно выходя во II году тетрадями о четырех листах, предлагает на основании чтения Гельвеция, Монтескье, Руссо, Дидро, Мабли разные способы подготовки, в том числе военной (селитра, порох, пушки).
Подобная эклектика достойна человека Просвещения; библиотека таких размеров делает Робеспьера библиофилом по норме, определенной в Лионе и в столице галлов Париже: в среднем у скончавшегося законника тогда насчитывали 160 книг [3]. Он помещается между Петионом (547 томов) и Кутоном (116), не говоря о Сен-Жюсте (67). Содержание их библиотек было самым разным, судя по ссылкам, мелькающим в текстах и выступлениях Робеспьера. Плутарх, Руссо, Монтень, Монтескье, Дора де Кубьер, Скаррон, «Картины Революции», брошюры о жизни Марии-Антуанетты, о волнениях в колониях, карты Франции (работы Эдма Мантеля) и Германии, план Освобожденного города[26] занимают видное место в библиотеке Кутона среди декретов и различных газет, брошюр о Европе и французской пехоте. Теофраст, Саллюстий, Цицерон, Паскаль, Юм, Лафонтен, Фенелон, Монтескье, Мабли, Руссо («Общественный договор», «Эмиль», «Мысли», «Исповедь»), Тассо, «Жизнь Оливера Кромвеля» Грегорио Лети, нашумевший роман мадам де Графиньи «Письма перуанки», «Цепи рабства» Марата, «Конституция Англии» Делольма, «Учебник молодых республиканцев», Военный устав 1793 года и «Записка о приручении шерстоносных животных» – таковы авторы и чтение, предпочитаемые Сен-Жюстом [4]. У Петиона мы находим Вергилия, Вольтера, Монтескье, Бюффона, Гийома Рейналя, Кур де Жебелена, Мирабо, Пейна, Бриссо, Неккера, Олимпию де Гуж наряду со «Словарем» Французской академии, Конституцией Соединенных Штатов Америки, «Кратким англо-французским словарем» Бойе, «Историей Тома Джонса, найденыша» – громким плутовским романом Филдинга, и т. д. [5]. Более пристальное изучение и работа с фондами лучшей сохранности объясняют однородность этих собраний. Среди книг Робеспьера нет Корнеля, Руссо [6] и Вольтера, которых он охотно читал после заката, как нет и Библии, в которой он делал пометки. В письме некоей даме в 1787 году он цитирует «Одиссею», упоминая Улисса и Телемака [7]; то же самое он делает в другом письме, к мадам Севинье (1788) [8]. Молодой адвокат из Арраса, желая блеснуть перед академией своего города, не забывал славить Грессе[27]. Следуя за своим предшественником Руссо, он не скрывал своих предпочтений:
«Переходя от “Живого аналоя” и “Внезапного поста” к “Обители”, вы словно любуетесь картиной Корреджо после Кало. Это не только легкое, но и интересное чтение, у которого общее с поэзией, носящей это имя, – только непринужденность и приятность. Какое веселье, какое изящество чувств! Какое живое остроумие, какая философия! Никогда еще разум не шутил с такой грацией, не говорил на таком сладостном языке, не завоевывал с такой простотой сердца, чаруя и забавляя» [9].
Робеспьеру нравится свобода Грессе, покидающего иезуитов, у которых он учился, ради литературы, но сохраняющего «уважение к своим первым учителям, вкус к учебе, восхищение к столь частым среди них талантам» – включая таких крупных воспитателей, как Брюмуа, Турнемин, Бужан [10]. Он сравнивает его с Анакреоном и Вольтером, прекрасным и еще более ярким поэтом, пусть и «снедаемым пылкой страстью к любым сортам славы» [11]. Преимущество Грессе в том, что он не погрузился в театр, этот «водоворот народа авторов… ждущих в нетерпении, пока перед ними
