Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов

Опечалился Китигоро:

— Виновен я в этом несчастье.

Спросил он, где находится ее могила, и пошел туда.

Вдруг могила раскрылась, и появился призрак ойран.

— Мой милый, я хочу, чтоб ты не знал нужды. Возьми в дар семена мандаринов. Посадишь их, вырастут мандарины без зернышек. Продавай их, разбогатеешь, ведь никто другой разводить их не сможет, — и с этими словами дала ему семь зернышек мандарина.

Вернулся он домой и посадил их в землю. С тех пор, говорят, и появились кюсюские мандарины без зернышек.

ОТГАДАЙ, ГДЕ МОЙ ДОМ

Давно-давно дочь одного богача поехала купаться в горячих источниках Арима в краю Сэтцу[87]. Случилось так, что некий юноша приехал туда и остановился в той же гостинице, в комнате рядом. Девушка была красавица, юноша очень хорош собой. Они встречались каждое утро, и пошли между ними дружеские беседы.

Но вскоре пришло время девушке возвратиться домой. Хотя они полюбили друг друга, но юноша не знал, как зовут его любимую, где ее дом, и она тоже ничего о нем не знала.

Захотелось девушке открыть любимому свою тайну, но не прямо, а обиняком, и она сложила такое стихотворение-загадку:

Если ты любишь меня,

То в селенье Семнадцать

Приходи меня навестить

У негниющего моста,

Где летом плачут навзрыд,

Где вкусные ботамоти[88].

«Если он вправду любит, — думала девушка, — он разгадает самую хитрую загадку и придет ко мне. Значит, он меня достоин. А если не разгадает, то мало в нем проку».

Написала она стихотворение-загадку на бумаге и отдала юноше.

— Вот где я живу, вот как меня зовут, непременно приходи ко мне, — и с этими словами простилась с ним.

Юноша вернулся из Арима к себе на родину. Он очень хотел навестить девушку, но никак не мог разгадать загадки. Как он ни ломал себе голову, сколько ни думал, но ничего на ум не приходило, и он в тоске целыми днями бродил по городу. На самой окраине встретил он одного амму[89].

«Говорят, что амма — мудрые люди», — подумал юноша и решил спросить у него совета.

Услышал амма загадку девушки, сложил руки на груди и задумался: в самом деле, мудрено!

Вдруг он хлопнул в ладоши:

— А-а, понял! «Селенье Семнадцать» — это село Вакаса — Молодое. Негниющий мост, разумеется, Каменный мост. А кто плачет летом? Цикады-сэми. Значит, возле Каменного моста стоит дом господина Сэмия. Пирожки ботамоти иначе зовутся охаги. Имя девушки о-Хаги-сан. Ищи девушку о-Хаги, из дома Сэмия, и все тебя поймут, — научил он юношу.

Обрадовался юноша, поблагодарил амму и сразу же отправился в село Молодое. Стал расспрашивать, и в самом деле у Каменного моста стоит дом некоего Сэмия. Перед домом большие ворота, возле дома множество кладовых, а вокруг высокая белая ограда. Видно, что хозяин — неслыханный богач.

Опечалился юноша. Разве в такой дом примут зятя без рода-племени?

Остановился он в постоялом доме и целый вечер думал, как ему быть? На другой день, едва занялась заря, явился он к воротам дома Сэмия и давай подметать метлой улицу.

Наконец выглянул сторож. Видит, перед воротами ни пылинки, дорога чисто подметена. Удивился сторож:

— Вот те раз, кто-то непрошеный улицу подмел. Может, хотел пристыдить меня?

И на другое утро, и на третье, словом, три раза подряд все было чисто подметено, убрано.

Сторож подумал:

«Это неспроста, тут что-то кроется. На другое утро встану пораньше и подкараулю негодника, схвачу его».

Ни свет ни заря поднялся сторож с постели, спрятался за воротами и ждет, кто придет улицу подметать.

Скоро послышался шорох метлы. Сторож поспешно распахнул ворота, схватил непрошеного пособника за ворот и спрашивает:

— Ты кто такой? Что тебе здесь надо перед чужими воротами?

— Ничего дурного я не делаю, — ответил юноша. — Вижу, что дом богатый, много в нем слуг, может, и меня наймут на работу. Уж очень хочется мне поступить к вам в услужение. Может, замолвишь за меня словечко хозяину? Вот в этой надежде я и подметаю каждое утро перед воротами. Прошу, не откажи.

— Ну, что ж, — согласился сторож, — так и быть, поговорю о тебе с хозяином.

— Каждое утро один юноша подметает улицу перед нашими воротами, — сказал он хозяину. — Просит нанять его на любую работу.

— Ладно, ладно, — согласился хозяин. — Найми его.

Такой-то хитростью юноша пробрался в дом Сэмия и стал там слугой. Вначале выполнял он самую тяжелую работу истопника и подметальщика, стал черным от пыли и грязи. С утра до вечера бродил юноша возле покоев своей возлюбленной, но так ни разу ее и не увидел.

А у той девушки был с детства сговоренный жених. В прежнее время дом его славился богатством не меньше, чем дом Сэмия, но теперь были они как небо и земля. Семья жениха разорилась, и он стал бедняком. Сговор между родителями уже состоялся, и отказать жениху было нельзя. Но девушка не любила его. Полюбился ей другой юноша, тот самый, кого встретила она возле горячих источников. Но разгадает ли он загадку? Узнает ли, где живет она, как ее зовут по имени? «Нет, не придет он», — с тоской думала девушка.

Шло время, и приближался день свадьбы с нелюбимым женихом.

Потирая грудь, стесненную болью, девушка готовилась к свадебному торжеству. Решено было, что свадебный паланкин понесут двое носильщиков. Впереди пойдет слуга по имени Санскэ, а позади — кто придется, хоть истопник.

Настал наконец урочный день. Невеста надела на себя свадебный наряд: фурисодэ и косодэ[90], и села в паланкин. Санскэ поднял на плечи передние концы жердей, а сзади подхватил паланкин второй носильщик, тот самый юноша.

Свадебный поезд тронулся в путь. Из дома вышли, чтобы проводить паланкин, гости, слуги, служанки.

Прошли полдороги и тут решили опустить паланкин на землю и отдохнуть. Передний носильщик окликнул своего товарища, юноша подошел на зов. В этот миг юноша и девушка увидели друг друга.

Тут вдруг у девушки сделался приступ ее старого недуга… Ей стало худо. Свадьбу пришлось отложить. В дом жениха отправили вестника с просьбой подождать.

Паланкин понесли обратно в дом Сэмия. Девушка вдруг так тяжело заболела, что головы поднять не могла. Испугались родители, призвали врача, стали давать девушке разные лекарства, а ей все хуже и хуже, совсем истаяла.

Родители и кормилица, сменяя друг друга у изголовья больной, стали толковать между собой:

— Уж не