Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов

— Слушай, я должен немедля отправиться на нашу родную гору, чтобы держать там совет. Если понадоблюсь, бей в большой барабан.

Похищенная жена тоже пришла послушать игру на флейте. Все черти уснули мертвым сном, один только черт-трезвенник не спит. Стал Таматаро потчевать его сладкими яствами. Улестил черта. Тот и говорит:

— Бери-ка ты свою жену и садись с ней на летучую колесницу. Пролетает она сто ри[77] в одно мгновенье, живо переправитесь на тот берег. — И выкатил из сарая летучую колесницу. Помчалась она по воде, как по суше, и в один миг перенесла их через широкую реку на тот берег.

Там переоделись беглецы в другие одежды. Вдруг слышат грохот большого барабана: додон-додон-додон!

Сошел полководец чертова войска с горы и завопил:

— Удрали, удрали!

Вскочил он на другую летучую колесницу, что летит еще быстрей, и пустился вдогонку за беглецами. Послышался стук и гром.

— Оцукисама! Помоги! — в страхе взмолилась молодая жена.

Вдруг с неба слетел журавль и как бросится на чертову колесницу! Переломилась она пополам, и полководец чертей погиб.

Таматаро с женой благополучно вернулся домой и на радостях созвал всех родичей. Дней пять пировали.

С тех пор стала молодая чета жить в счастье и довольстве, детки народились. Тут и сказке конец.

ВАКАХИМЭ ИЗ ДВОРЦА ДРАКОНА

(Сказка о. Якусима)

В старину, в далекую старину, жил в одном селении мальчик двенадцати лет по имени Кинскэ, круглый сирота. Построил он возле морского берега маленькую хижину и ходил в горы собирать хворост на продажу, тем и кормился.

Так вот, наступил канун Нового года. Кинскэ понес большую вязанку хвороста в город. Хотелось ему выручить немного денег к празднику. Устал мальчик нести тяжелую ношу, присел отдохнуть на прибрежный камень и стал глядеть на спокойное море.

Вдруг перед самыми его глазами морская гладь вспенилась, забурлила. Посреди круговерти воду втянуло вниз воронкой, и показалось в ней горло кувшина.

Глядел-глядел Кинскэ во все глаза, а потом взял охапку ветвей и бросил в самый водоворот. Ветки завертелись и исчезли в кувшине. Тут Кинскэ раззадорился и давай бросать охапки ветвей одну за другой… Все, что у него было.

«Эх, беда!» — опомнился мальчик, да поздно. Сиди теперь голодным, не с чем встречать праздник Нового года.

Но вдруг, смотрит, откуда ни возьмись, стоит перед ним морская дева небывалой красоты.

— Кинскэ-сан, Кинскэ-сан, отчего ты запечалился, поведай мне, — спросила она ласковым голосом.

«Уж не пригрезилось ли мне?» — подумал Кинскэ и ответил:

— Ни о чем я не печалюсь. Только вот что случилось со мной. Понес я хворост на продажу, ведь Новый год наступает, надо его встретить. Вдруг вижу, море вспенилось, забурлило, сделался круговорот. Стал я бросать туда охапки ветвей. Уж очень здорово их крутило, да все и побросал. Выходит, остался я без праздничного ужина.

— Ах, вот оно что! Есть о чем горевать. Знай, зовут меня Вакахимэ, я дочка Отохимэ[78]. Мы с матушкой обитаем во дворце Дракона — повелителя моря. Ты преподнес нам щедрый дар: много топлива для очага, и меня послали отблагодарить тебя. Отныне ни о чем не печалься, я буду о тебе заботиться, — молвила с улыбкой Вакахимэ.

С тех пор чего только Кинскэ не пожелает, все сразу перед ним появляется: и кушанья, и одежда. Зажил он в довольстве и счастье.

Но нет опаснее досужих языков. По всей стране пошла молва, дескать, Кинскэ, еще совсем мальчик, взял себе в жены такую красотку, словно она вышла к нему из картины. Был он нищий сирота, а теперь живет в роскоши.

Ну, само собой, дошел этот слух до ушей князя. Князь немедля позвал к себе своего кэрая[79].

— В народе теперь только и разговору, что о каком-то отроке по имени Кинскэ, будто женился он на красавице и стал богачом. Дыма без огня не бывает. Ступай, погляди, в самом ли деле его жена так хороша, как ее расписали, — повелел князь.

— Повинуюсь. Только, думается мне, лучше бы вашей милости поглядеть собственными очами, — посоветовал кэрай.

— Хм, пожалуй, оно так. Ступай же и приведи сюда их обоих, — повелел князь, очень довольный советом.

Услышав повеление князя, Кинскэ онемел от испуга. Тогда Вакахимэ вышла к посланцу:

— Князь хочет хоть раз посмотреть на тебя собственными очами. Скорей собирайся в дорогу, — строго приказал воин и повел Кинскэ вместе с Вакахимэ в княжеский дворец.

Увидел князь девушку и уставился на нее не моргая. «В мире нет второй такой красавицы. Не этому жалкому мальчишке владеть такой женой. Я сам возьму ее в супруги», — подумал он.

— Сегодня вы поспешили явиться ко мне по моему приказу. Похвальное усердие. На сей раз довольно, идите домой, — с такими словами князь отпустил их.

Но на другой день он позвал одного Кинскэ.

— Эй, Кинскэ, говорят, тебе всего двенадцать лет от роду, а ты уже взял себе жену. Правда ли это? — спросил князь.

— Нет, не жена она мне, — в страхе ответил Кинскэ, — неправду люди сказали.

— О, если так, — сурово сказал князь, — негоже тебе держать девушку в своем доме. Вот если ты нагромоздишь горой перед моим дворцом тысячу мешков риса, я, так и быть, позволю тебе оставить ее у себя. А не сможешь выполнить мое повеление, прогони девушку.

— Повинуюсь, — ответил Кинскэ и побрел домой, опечаленный. Рассказал он Вакахимэ, какую задачу задал ему князь.

— Только и всего? Какая малость. Есть о чем горевать, — засмеялась Вакахимэ.

На рассвете вышла она на берег моря и хлопнула в ладоши. И тут — о чудо! — вышли из морской пучины длинной чередой пятьсот коней. Каждый несет на спине два мешка риса.

Кинскэ, радостный, явился к князю.

— Как вы повелели, перед вашим дворцом нагромоздил я горой тысячу мешков риса. Соизвольте принять.

— Что ж, прекрасно. Принимаю твой дар. Но откуда эта девушка могла добыть столько риса? Надо с ней быть настороже, — покачал головой князь. И немного подумав, молвил: — Теперь, Кинскэ, выполни другую работу. Достань мне три диковины: одна зовется «пии-пии», другая «дон-дон», а третья «эй-са»! А не достанешь, простись со своей красавицей.

Бедный Кинскэ пришел домой, убитый горем. Услышала Вакахимэ, какую задачу задал князь, и улыбнулась:

— Не тревожься, дело легкое.

Вышла она на берег моря и хлопнула в ладоши. Поднялась на зов дочери из пучины моря сама Отохимэ и вручила девушке три маленьких ларчика.

— Вот слушай, — молвила Вакахимэ мальчику. — Это ларчик «пии-пии», а вон тот ларчик «дон-дон», третий ларчик —