Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов

биографии самого поэта. Ученики Бубновой до сих пор вспоминают, как в классе она наизусть читала «Евгения Онегина». Ее чтение — выразительное и вдохновенное — не оставляло никого из слушателей равнодушными. Студентки плакали, слушая письмо Татьяны. Один из учеников Варвары Дмитриевны, Рёхэй Ясуи, впоследствии профессор университета Васэда, откровенно писал, что он долго лишь умозрительно мог постичь величие Пушкина, но не в состоянии был воспринять его эмоционально и начал понимать пушкинскую поэзию по-настоящему только тогда, когда услышал, как читает его стихи профессор Бубнова.

Бубнова всей душой старалась способствовать развитию японской пушкинистики. Она написала статью «Гениальный национальный поэт Пушкин», напечатанную в журнале «Сякай хёрон», где ясным и точным языком рассказывала о месте Пушкина в русской литературе. На собрании японских русистов она прочитала пространный доклад о письмах Пушкина. Свой доклад она закончила словами: «Я готова помочь вам своими слабыми силами и своим русским языком. Прошу, эксплуатируйте меня, если вы найдете это нужным. Я рассчитываю, что вы дадите мне возможность помогать вам в пушкиноведении. Гении родятся как счастливое исключение, надо сделать так, чтобы они могли светить миру».

Действительность показала, как много сделала русская художница, чтобы Пушкин стал доступен японским читателям. Пять переводов «Евгения Онегина» были выполнены близкими ей людьми — профессором Масао Ёнэкавой, ее бывшими студентами Сёдзабуро Накаямой, Юкихико Канэко, Сёити Кимурой, Кэнтаро Икэдой. Ее ученики составляют большинство среди переводчиков шеститомного Собрания сочинений Пушкина. Бубновой принадлежит честь содействовать знакомству японцев с пушкинской лирикой. Впервые стихи Пушкина вышли в 1936 году в переводе ее ученика Сусуму Уэды, который, конечно, пользовался ее консультациями. Сопричастность Бубновой с этой книгой проявилась и в том, что она оформила ее как художник — ее рукой выполнены обложки, к стихотворениям «Анчар», «Орион», «Зимний вечер», «Деревня», «Бесы», «Осень» она сделала лаконичные, выразительные рисунки.

Преподавание, которое, по словам художницы, «заставило ее погрузиться в мир русской литературы», способствовало развитию еще одной грани ее таланта — таланта иллюстратора. Ею сделаны своеобразные иллюстрации ко многим переводам русской классики — произведениям Пушкина («Гробовщик», «Пиковая дама», «Каменный гость», «Моцарт и Сальери», «Евгений Онегин», «Сказки»), Гоголя («Шинель»), Л. Толстого («Воскресение», «Казаки»), Достоевского («Преступление и наказание», «Бедные люди»), а также книгам советских писателей. Эти книги, которые давно стали библиографической редкостью, были в свое время высоко оценены художниками и любителями искусства. Листы к «Гробовщику» выставлялись на художественных выставках, экспонировались в США.

После окончания войны большим интересом в Японии стала пользоваться советская литература. Варвара Дмитриевна радовалась, что советская литература находит в Японии своих поклонников, и всегда решительно выступала против нападок на нее.

В своем докладе, сделанном в Обществе японских русистов («Нихон росия бунгаку кай»), она, в частности, сказала: «Те, которые говорят теперь, что русские классики были великими художниками слова, а советская литература является только тенденциозным изображением жизни, пропагандой идей, не учитывают того факта, что тенденциозна всякая литература, потому что всякий писатель пропагандирует своими произведениями свои идеи, не учитывают также действия времени на оценку художественной стороны литературного произведения, а кроме того, недостаточно знакомы с той литературой, о которой судят.

Более тридцати лет существует Советский Союз, немного моложе советская литература, но уже наметились имена тех русских советских писателей, которым предназначено человеческое бессмертие, у которых уже учатся и будут учиться молодые поколения писателей.

Горький и Маяковский как писатели-художники уже вошли в историю русской и советской литературы и войдут в историю мировой культуры. Пройдет еще немного лет, и так же войдут в историю литературы еще несколько советских писателей. Мы их еще не различаем, так как мы слишком близки к ним».

После войны Варвара Дмитриевна начала преподавать и на курсах русского языка и литературы, созданных при Обществе японо-советской дружбы. «Может быть, — писала она, — самое увлекательное в жизни педагога — встреча с этими людьми, спешащими после утомительного трудового дня занять свои места в классах на кое-как сколоченных скамейках. И, быть может, это самые жадные до знания, требовательные и благодарные ученики». Учить русскому языку друзей Советского Союза было для нее гражданским долгом: она всегда считала себя не только «русской», но и «советской».

С того дня, как Варвара Дмитриевна с советским паспортом приехала в Японию, у нее никогда не прерывалась связь с родной страной. По поручению полпредства она принимала участие в проведении в 1927 году первой в Японии выставки советского искусства, получившей название «Выставка искусства новой России» («Синросия бидзюцу тэн»), оформляла интерьер нового здания полпредства, выстроенного при полпреде А. А. Трояновском, знакомила с японским искусством приезжавших сюда советских писателей и художников, была членом Японо-русского художественного общества «Нитиро гэйдзюцу кёкай», в которое входили многие известные деятели японской культуры. Она дружила с людьми прогрессивными, теми, кто закладывал пролетарское искусство Японии — уже упоминавшимися художниками Томоэ Ябэ, Масаму Янасэ, Токи Окамото, поэтом Удзяку Акитой, публицистом Хирокити Отакэ, основателем книготорговой фирмы «Наука», сотрудничающей с Советским Союзом; переводчиками Ман Иноуэ, Ёсико Юаса, встречалась с известной пролетарской писательницей Юрико Миямото, которая в своем автобиографическом романе «Два дома» оставила полный симпатии портрет Бубновой.

Близость с этими людьми и связь с советским посольством поставили на Бубновой печать «красной». У ее дома в годы разгула реакции постоянно дежурил шпик и ходил за ней не таясь.

Но несмотря ни на что, ее кровная связь с Родиной никогда не прерывалась. И как только окончилась война, она всей душой отдалась работе в Советском клубе. Вокруг него собралась вся русская молодежь, чьи родители волею судеб оказались в Японии. Многие из них уже получили советские паспорта и с нетерпением ждали отплытия парохода, идущего во Владивосток. Надо сказать, что о своей прародине — и о русской культуре, и о современной жизни Советского Союза — они имели самое смутное представление. Эти юноши и девушки с жадностью слушали лекции о Советском Союзе, смотрели советские фильмы. При клубе была библиотека с советскими книгами и журналами, выпускалась стенная газета, работали драматический кружок, хор, ставились спектакли, устраивались концерты, елки для детей. И, по общему мнению, душой клуба была Варвара Дмитриевна. Она читала лекции о русской и советской литературе, рассказывала о русских и советских художниках, советовала, что читать, желающих учила рисовать, помогала оформлять стенную газету и расписывать декорации, участвовала в постановке только что вышедшей в Советском Союзе «Молодой гвардии» Фадеева. «Она дала нам почувствовать, что мы — русские», — рассказывала много лет спустя ее воспитанница по Советскому клубу Н. С. Боброва.

Все годы жизни в Японии Бубнову не покидала мечта вернуться домой.

«Родина всегда родина, — писала она в своих записках. — Ее не сменяешь ни на какую райскую страну. Смысл