Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

– Ну, как с институтом? – спросила я как-то.

– Наверное, отчислят.

– Почему?

– Нужные зачёты не сдал.

– Всё свободное время и выходные пропадаешь в городе – что ж ничего не сдал?

– Думаешь, так просто?

– Не просто, но у тебя есть возможность к парням зайти, конспекты у них попросить – у меня такой возможности не было!

– К парням? Не подумал… Надо зайти.

– У меня для тебя новость.

– Новость?! Какая?

– Не знаю, какой она покажется, – и, помолчав. – По-моему, я беременна.

По его лицу прошлись испуг и удивление, но он быстро овладел собою, поднял меня и закружил.

– Давай диван купим – он теперь очень кстати будет!

– Нет, с диваном можно ещё немножко повременить, купим сначала посуду и тебя оденем.

– А тебя?

– Меня одевать нечего – одета.

Первая зарплата – четыреста рублей – привела нас в восторг: это было что-то вроде клада. Такие деньги нам и не снились. Вместе съездили в город и купили Валентину костюм, папаху, осеннее пальто и зимнее полупальто. Когда он заявился к парням в общежитие, его встретили репликами:

– Где бы себе такую найти?

– Повезло, что и говорить!

Преображение мужа радовало – перестал быть «гадким утёнком». Однажды приехал он позже обычного. Услыхала скрип кухонной двери и выскочила навстречу.

– Не лезь! – отвёл он руки и охладил мой порыв.

Я обиженно прошла за ним. Он снял пальто, вышел в кухню, вымыл под рукомойником руки и загремел кастрюлями. «Что случилось? В чём я провинилась? Почему не попросит любимую жёнушку накормить себя?» – мучилась я, прислушиваясь к стуку посуды за дверью. Не выдержала, вышла, вынула из его рук крышку и решительно закрыла кастрюлю.

– Я голодный! – возмутился он.

– Попроси, как положено любящему мужу…

– Отойди!

– Я тоже не ела – ждала, чтобы вместе поесть.

– Отойди, сказал! – повысил он голос.

Я не отходила. Он схватил меня, отнёс в комнату и бросил на кровать. Я, как Ванька-встанька, выскочила следом.

– Старалась сготовить вкусненькое, а ты заявляешься – такой! Можно знаешь, что подумать?..

– Думай, что хочешь, – дай поесть!

– А если б я ничего не сготовила?

– Ты дашь поесть? – потащил он опять меня в комнату.

Я вырывалась.

– Ненормальная! Я укрощу тебя! – и, схватив какие-то шарфы и пояса, начал привязывать к кровати.

– Больно!.. Как ты можешь? – сопротивлялась я, не в силах вырваться.

– Вот так. Полежи, успокойся, – и вышел.

«Ангелочком казался… Прав был «симпатяга» – хочет казаться… О ребёнке не подумал. Как можно после этого обниматься и целоваться?» – плакала я, переполненная ненавистью.

– Спасибо, котлеты были очень вкусные, – улыбаясь, вошёл он и наклонился для поцелуя.

Я отвернулась. Он молча развязал узлы и лёг, пытаясь приластиться, только прикосновения эти обжигали. «Католики не расходятся – грех», – вертелись в голове слова матери, а сердце бунтовало: «Жить с таким дикарём? Ребёнка изувечит».

Виктория Игнатьевна, жена директора, высокая смуглолицая женщина, заметила мою подавленность. Когда в очередной раз, мрачная, вышла я в общий коридор, она поинтересовалась:

– Что меж вами произошло?

– Ничего.

– Я же вижу. Откройся – никому не скажу. Выплачься, легче будет, – и завела к себе, – не бойся, дома никого нет.

– Разойтись надумала, – вытирала я слёзы.

– Разойтись? Не успели пожениться и – разойтись?!

– Он садист.

– Не сказала бы – мне обходительным кажется.

– Для посторонних…

– Может, в другом причина?

Я молчала.

– Ты его любишь?

– Не знаю… Сейчас ненавижу.

– Вы такой влюблённой парой казались! Я даже завидовала.

– Любил бы – не привязывал бы.

– Привязывал?.. Куда? Зачем далась?

– Кричать было стыдно, справиться – сил не хватило.

– Да-а, это из рук вон… Я поговорю с ним.

– Не надо!

– Не бойся. Скажу, что сама слышала.

– Разойдусь.

– Это всегда успеется. У меня всё сложнее, и то прощаю и терплю. В первый раз простить надо.

– Не могу, не получается.

– Он ещё только учится строить отношения. Вы притираетесь друг к другу.

– У жестокости предел есть!

– Всё же попробуй простить.

И я попробовала.

К нам, новичкам, осуждённые обращались с просьбами то письмо отправить, то с родственниками связаться, то больную мать навестить, но, предупреждённые, что всё это запрещено, мы деликатно отказывались. Однажды после уроков одному из учеников удалось меня задержать:

– Убеждаете начать новую жизнь. А как, если никто и нигде на работу брать нас не хочет?

– Почему?

– От бывших «зэков» везде открещиваются.

– А куда бы вы хотели устроиться?

– На Моторный завод.

– Попросите помочь начальника отряда.

– Он только обещает. Одна надежда на учителей да на медиков!

– И чем же учитель может помочь?

– Можете сходить в отдел кадров завода с ходатайством и попросить, чтоб по выходу из колонии на работу меня взяли, – оживился он.

– Это, наверное, запрещено?

– Нет, не запрещено – только не все хотят чужие хлопоты на себя взваливать.

«Почему бы не помочь, если не запрещено? Надо с Валентином поговорить», – и, посовещавшись, отправились в морозный декабрьский день в промышленный район города искать отдел кадров Моторного завода.

– Что чужих разглядываешь? На свою посмотри! – раздался возмущённый голос шедшей навстречу женщины.

Испуганно взглянув на меня, Валентин приказал:

– Приложи руку к носу – побелел!

В отделе кадров выслушали нас суперуважительно и дали требуемую бумагу, напомнив, чтоб освобождаемый явился на работу не позже, чем через неделю после выхода из колонии. Всё складывалось хорошо: и мы, и осуждённый были счастливы. Он – что с нашей помощью судьба его может сложиться удачно, мы – что поверил в человеческое бескорыстие.

Через месяц он выходил на свободу. Накануне, тепло поблагодарив нас за помощь, он попрощался и пообещал использовать полученный шанс. Мы ещё раз напомнили:

– Если не явитесь в течение недели, вакантное место отдадут другому.

Прошёл месяц. Исход этой истории не давал покоя, и мы полюбопытствовали у начальника отряда, знает ли он что-нибудь о судьбе осуждённого.

– Почему интересуетесь? – насторожился он.

– Был хорошим учеником, интересно, устроился ли…

– На работу ещё не устроился.

– Откуда вы знаете?

– Сведения о принятых на работу поступают в милицию, оттуда – в колонию.

Каково же было наше удивление, когда месяца через три мы лицом к лицу столкнулись на плацу с нашим подопечным.

– Что случилось? Почему опять здесь? – ещё на расстоянии спросил его, негодуя, Валентин.

– Запил.

– Вы наше доверие подорвали! В душу плюнули! – упрекнула я.

– Виноват.

– Рассказывай – что натворил? – сурово наступал Валентин.

– Ночью в магазин залез пьяным.

– Выходит, нравится быть осуждённым?

– Трудно удержаться от старых привычек.

– Ты же взрослый мужчина! Вроде – неглупый.

– Сейчас всё понимаю. А тогда – не получилось.

Дома я