Аромат - Поль Ришардо
Женщина-дескриптор ввела в распылитель аккорд, состоящий из парфюма Одри, атмосферы дома Эмилии, кровати ее брата и ее спальни, но главное – из запаха самого Симона, только что синтезированного лаборантами центра. Если Симон виновен, именно эту смесь запахов он чувствовал, когда насиловал Одри, и потому воздействие созданного аккорда должно было вызвать в нем бурю эмоций, которую женщина-дескриптор без труда сумеет считать благодаря энцефалограмме. Короче говоря, команда «Фрагранции» скоро во всем разберется.
Взмахом руки дескриптор приказала одному из ассистентов включить машину.
– Месье Вильме, будьте добры не шевелиться, мы приступаем к оцифровке вашего лица. Вокруг вас расставлены датчики. Одновременно мы распылим пахучую субстанцию, известную своим релаксирующим действием. Расслабленное лицо лучше получается в три-дэ.
Симон не задал ни единого вопроса. Еще бы! Ведь происходящее не оставляло места для сомнений. Его окружала сложная аппаратура, а полдюжины ученых в халатах что-то набирали на клавиатурах компьютеров – картинка выглядела вполне убедительной. Если бы инфлюенсеру сейчас объявили, что его собираются телепортировать, он, вполне вероятно, просто попросил бы, чтобы пунктом назначения был Дубай. Дама-дескриптор задействовала распылитель и поместила его под нос Симону.
Это стало его самым первым погружением. Не готовая к такому вторжению лимбическая система отреагировала очень бурно. Тело свело спазмом. Глаза закатились, и он почти мгновенно вошел в транс. Так всегда случалось с людьми, сверхчувствительными к ЛСМ. То есть приблизительно с каждым вторым. На судорогу инфлюенсера не отреагировал никто, кроме Элиаса, который еще теснее приник к экрану. В момент прихода, этого Грааля наркоманов, Симон словил нечеловеческий кайф. В голове у него заструилась сладостная мелодия, навеянная его ощущениями. Он чувствовал ласковое шевеление внизу живота. Экстаз. Стон наслаждения. Нора отвела взгляд из страха позавидовать его блаженству. В тот момент, когда опьянение уступило место фазе воспоминаний, ассистенты-дескрипторы включили запись его мозговой деятельности. Мозг Симона возник на десятках экранов. Он мерцал из всех углов. Старшая дама-дескриптор с сосредоточенным взглядом за стеклами дымчатых очков контролировала каждое движение и каждую картинку. В ее голове мелькали различные интерпретации. Все их она отмечала на своем компьютере. Менее чем за пять минут ей удалось получить результат. Окончательный. Не подлежащий сомнению. ЛСМ в очередной раз выполнила все свои обещания.
Приборы погасли. По изображению на экране Элиас понял, что Симон приходит в себя. Дама-дескриптор протянула досье Норе. Ученик ольфактора вскочил, выбежал из помещения и стремглав кинулся к ней. По дороге он бросил взгляд на инфлюенсера, с блаженным видом осевшего в кресле. Этот говнюк словил-таки кайф, подумал Элиас.
Когда он добрался до Норы, та уже с головой ушла в изучение результатов. Будто вознамерившись выучить текст наизусть, она читала и перечитывала каждое слово. Время от времени она подзывала даму-дескриптора для какого-то уточнения, потом снова погружалась в расшифровку. Наконец подняла глаза, поймала взгляд Элиаса. И послала ему сдержанную, почти грустную улыбку.
Ольфакторный допрос Симона однозначно показал следующее: сигналы, сгенерированные его мозгом во время погружения, являли собой сумятицу. Типичная реакция под ЛСМ подопытных, которые, столкнувшись с посторонним запахом, не понимают, что именно они чувствуют. Написанный черным по белому вывод был вполне очевиден: ничто не позволяло утверждать, что Симон совершил насилие над Одри.
– Это не он, – сказала Нора, захлопывая досье.
33
После отъезда Элиаса в центр в Фонтенбло Клодина, жена Алена Фиссона, стала намного чаще видеть мужа дома. Такая резкая перемена заставила ее задуматься. Он, обычно проводивший целые дни в лаборатории в Мане, теперь прогуливался по саду, приглашал друзей на ужин и составлял свои обонятельные аккорды в домашнем кабинете. Когда она утром зашла на кухню, Ален вырезал ножницами страницу из газеты. А позже, открыв ящик своего ночного столика, Клодина обнаружила там кучу статей, посвященных Гару, департаменту, где она родилась. Подробнейшая подборка, составленная для нее Аленом: с одной стороны, трогательный знак внимания, с другой – как она отлично понимала – симптом невроза, а точнее, обсессивно-компульсивного расстройства в период стресса.
– Генеральная ассамблея уже сегодня?
– Совершенно верно. Мне не терпится услышать от Элиаса, каковы его первые впечатления. Этот неблагодарный стервец за неполные две недели не прислал мне ни единого сообщения.
– Да ладно, не придирайся. Ему сейчас есть чем заняться, кроме как думать о твоей морщинистой физиономии.
Ален улыбнулся и встал обнять супругу. Отпустив ее, он напомнил, что именно за эту морщинистую физиономию она и вышла замуж, что немало говорит о ее вкусах.
– Пожертвовала собой во имя защиты слабого пола. У меня развито чувство долга, – лукаво заметила Клодина.
Час спустя Ален пустился в дорогу, направляясь в центр в Фонтенбло. Он собирался воспользоваться этим визитом, чтобы потребовать себе нового ассистента. Управлять филиалом в Мане без Элиаса становилось все сложнее. Причем до такой степени, что он решил вдвое сократить количество пациентов. Надрываться на неподъемной работе ему уже не по возрасту. А тех гор, что он свернул в первые годы службы на благо «Фрагранции», хватило бы на добрый десяток жизней. Не оперившееся еще толком предприятие насчитывало тогда всего четырех сотрудников. Это первое поколение практиков, к которому принадлежал и Ален, представляло собой не команду обычных терапевтов, а скорее сплотившуюся вокруг Корнелии гвардию. Им была доверена роль ПО, или «полевых ольфакторов». Филиалов еще не существовало, и действия практиков разительно отличались от нынешнего бережного ведения пациентов, желавших воскресить хорошие воспоминания. Их работа являла собой полную противоположность приятным и благожелательным сеансам ольфакторных реминисценций и сводилась в основном к подстрекательствам, провокациям, манипулированию, извлечению запахов и воспоминаний, шантажу этими воспоминаниями и вымогательству информации. Истоки «Фрагранции» сочились жестокостью и насилием. Ален, хоть и выглядел импозантным жизнерадостным бонвиваном, довольно долго играл при Корнелии роль
