Калашников - Альберто Васкес-Фигероа
– Ты же только что сказал, что он никогда об этом не говорит? – спросила девушка, боясь услышать ответ.
– Не говорит, но пишет об этом в своем тайном дневнике, который потом выбрасывает за борт.
– И откуда ты это знаешь?
Джампaоло Вольпи не ответил, лишь показал на пустой стакан и спросил:
– Не могла бы ты дать мне еще пива? И что-нибудь поесть, если тебе не сложно. Я не ел с прошлой ночи.
– Почему?
– Долгая история… Некоторые дела осложнились, и мне пришлось срочно скрыться, не заходя домой. Я добирался автостопом до развилки на автостраде, а оттуда шел пешком, и могу тебя уверить, что с таким солнцем эта чертова дорога – сущий ад.
Орхидея Канак не ответила и направилась на кухню. Вскоре она вернулась с большой подносом, который поставила на стеклянный столик, одновременно твердо и агрессивно заявив:
– Вот, держи. Но прошу тебя не затягивать и сразу сказать, зачем ты пришел, потому что мне все это не нравится. Почему тебе пришлось так срочно сбегать?
Тот принялся есть с явным аппетитом, подавился, сделал жест рукой, прося подождать, а затем, после долгого глотка пива, пояснил:
– Потому что если бы я этого не сделал, то к этому часу был бы уже мертв. Или «пропал без вести», что, по сути, одно и то же. Я предпочитаю «исчезнуть» по своей воле, чем чтобы меня «исчезли» другие.
– Мафия…?
– Сицилийская мафия, неаполитанская каморра, калабрийская ндрангета или итальянская полиция… – он пожал плечами, снова начиная жевать. – Называй как хочешь, но кем бы они ни были, приказы исходят с самого верха. В моей стране все зашло так далеко, что уже невозможно понять, кто кем управляет.
– Дело в наркотиках?
– Хотел бы я, чтобы так. С наркотиками можно разобраться с помощью хороших друзей или провести пару лет за решеткой. Но здесь речь идет о настоящем «государственном деле», которое может разрушить структуру, возводившуюся годами и сейчас находящуюся на грани краха. Я мог бы дать последний толчок, которого ей не хватает, и именно поэтому есть люди, готовые толкнуть меня первым.
Девушка наблюдала за ним, пока он продолжал без разбора поглощать содержимое подноса, явно не наслаждаясь ни хамоном, ни паштетом, ни лососем, ни сырами, так как его мысли были далеко. Спустя несколько секунд размышлений она пробормотала:
– Я тебе не верю.
– Если честно, мне плевать, веришь ты мне или нет. Но скажу тебе одно: моя работа заключалась в том, чтобы обеспечивать прекрасными девушками тех, кто без ума от таких юных созданий.
– То есть ты был сутенером?
– Элитным. А точнее, супер-элитным. Моих девушек называют «Белуга» – символично, не правда ли? Мой принцип всегда был прост: «Самая изысканная икра для самых взыскательных гурманов». Поэтому они доступны только крупным магнатам, арабским шейхам или высокопоставленным политикам.
– Не думаю, что это повод для свержения правительства или причина, чтобы кого-то «исчезнуть».
– Обычно нет. Но однажды ночью я получил на телефон серию фотографий от одной из моих девочек, Бьянки, которой было шестнадцать. На них было запечатлено то, что делали с ней и ее пятнадцатилетней сестрой Бруной. Честно говоря, даже меня, который думал, что видел все, это ужаснуло.
Три дня спустя «машина Бьянки» сорвалась в пропасть на неизвестной дороге, и обе они погибли.
– Вот это действительно серьезно.
– Еще бы! Особенно если учесть, что у Бьянки не было ни машины, ни водительских прав. Если бы она угнала ее, то улетела бы с трассы на первом же повороте, а не в идеально рассчитанную пропасть.
– И ты думаешь, что теперь они охотятся за тобой?
– Я знаю, что они идут за мной. Им потребовалось совсем немного времени, чтобы выяснить, кому принадлежал номер, на который эта дурочка отправила фотографии. Если бы их опубликовали, это стало бы последним гвоздем в крышку самого большого политического скандала, о котором когда-либо слышали.
Орхидея Канак убрала поднос, на котором ее «гость» почти ничего не оставил, задержалась в кухне дольше, чем нужно, обдумывая серьезность услышанного и возможные последствия, а затем, наконец, вернулась и без обиняков спросила:
– И сколько ты хочешь за то, чтобы «исчезнуть»?
– Четыреста тысяч евро… – Итальянец выдержал тщательно продуманную паузу, затем добавил, выделяя слова: – В год.
– Что ты сказал?! – всполошилась она.
– Я сказал, что мне нужно четыреста тысяч евро в год, чтобы жить в глухом месте, где меня никто не найдет. По моим расчетам, это меньше пяти процентов от того, что ты зарабатываешь на торговле оружием и «покровительстве» ублюдку Бельтрану Бюйе. И, думаю, мой молчание того стоит.
– Значит, ты пришел меня шантажировать?
– Это некрасивое слово, но, признаюсь, точное. Основа твоего бизнеса – секретность. Если я разделяю этот секрет, не вижу причин, почему бы мне не разделить и прибыль.
– Возможно, потому, что ты украл этот секрет у человека, который дал тебе жизнь, заботился о тебе, воспитывал и даже оплатил тебе обучение?
– Мы живем во времена, когда важно не то, как ты что-то получил, а то, что ты имеешь. А у меня есть дискета с компрометирующей информацией. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы взломать код доступа к компьютеру моего отца, но я справился. Я сохранял на эту дискету все, что он позднее удалял. Если она попадет не в те руки, тебя ждет минимум десять лет в тюрьме. А они, уверяю тебя, пахнут отвратительно. – Он широко раскинул руки, как бы показывая все вокруг, и с лицемерной улыбкой добавил: – Разве жить в этом раю не лучше, чем среди вонючих тюремных стен?
– Безусловно, – признала она. – Но ты не учел, что если сдашь меня, то разрушишь и своего отца, и уничтожишь свою мать…
– Разумеется, я это учёл, – с абсолютным бесстыдством признался сутенёр, закуривая новую сигарету. – Но они уже пожилые, долго и весьма неплохо жили за счёт торговли оружием, и если им придётся за это заплатить, то лучше сейчас, чем в двадцать шесть лет. Мне не кажется справедливым, что мой отец не провёл ни дня за решёткой, хотя способствовал гибели тысяч невинных людей, а меня хотят убрать только за то, что я советовал нескольким девицам, как разбогатеть, раздвигая ноги.
– Твоя мать всегда казалась мне достойной женщиной, но нет никаких сомнений,
